— Во время Второй Мировой Войны, — продолжил Хан, — нацисты проводили многочисленные испытания на пленных в своих специализированных лагерях. В цивилизованном мире, что настал позже, считалось неэтичным ссылаться на их исследования, но глупо отрицать, что некоторые из опытов подарили человечеству поистине уникальные данные. Например: сколько времени человек может жить после переохлаждения, сколько времени способен провести в ледяной воде до остановки сердца, как на него повлияют различные отравляющие вещества вроде газов и цианидов, прочее. Но один из них я, став наёмником, всегда находил весьма полезным: сколько раз можно сломать одну и ту же кость прежде, чем её придётся ампутировать. Как думаешь, — кивнул он в сторону другой комнаты, — я сейчас превысил лимит? Догадаешься?
Уильям поднялся на ноги и потащил за собой свой стул. Хромая к Чарльзу, он отчётлив понимал, что была пора со всем тем заканчивать — психологический порог Илая явно был слишком близко, чтобы брезговать моралью или совестью.
— Эксклюзивное предложение, — он подошел и рывком ударил по остаткам ступни, от чего Чарли перешёл на настоящий вой, — говори, или пальцев у него не останется. Хватит пустой болтовни — ты даже беседу поддержать нормально не можешь. Сейчас либо я услышу от тебя имя, либо не остановлюсь.
Он поставил стул рядом со стулом пленного и, присев рядом, ухватил безымянный палец — мизинец уже был им отрезан. Одним взмахом он провёл дугообразное движение, срезав кожу почти по диаметру, и, поддев лезвием, схватил пассатижи.
— Остановись! Остановись! — краснея, кричал старший Брат.
Но он не останавливался — не его упёртость привела к этому решению, не его жестокость привела. «Это не ради тебя, — оттягивал он кожу всё сильнее и сильнее. — Это не из-за тебя».
Остриём ножа приходилось всё время проникать под кожу, снимая её с тела. Палец обзавёлся тонким вертикальным разрезом во всю длину — чтобы сразу же сдирать поддетые части. Чарльз брыкался, словно бешеный зверь, а кричал как самый страшный мученик из всех святых писаний в мире, но это не остановило Уильяма из Джонсборо — он знал, что нельзя было останавливаться, что если сейчас он остановится, то уже не будет смысла продолжать дальше, потому что риск, на который он шёл был игрой на повышение ставок.
— Имя?! — ещё раз произнёс он.
Но ответа не было. «Люди не ведут себя так, — била кровь в его голове. — Люди не молчат, когда их любимым больно… Инстинкты. Простые животные инстинкты… В этом доме нет людей».
Рывком поднявшись, он отбросил от себя стул и схватил повязку, удерживающую рот Чарли. «Это не ради тебя… — он стоял и не двигался, пытаясь бороться с собственной яростью. — Это не ради тебя». Одним резким движением он сорвал кляп и тут же ударил ножом по крайней фаланге пальца без кожи.
Крик. Страшный звериный крик. Настолько громкий и отчаянный, что, казалось, ни одно живое существо не могло так молить о пощаде. Картрайт явно жил тише этого крика все пятьдесят лет Нового Мира, большинство городов и городишек явно жили тише этого крика, так что в том подвале был лишь он — ни смех Уильяма, ни визг Илая не могли его перекричать.
Удар за ударом, фаланга за фалангой, палец за пальцем — рука младшего Брата постепенно превращалась в жалкий обрубок, а её окончания — в ровные красные кубики, чем-то напоминающие зефир, падающий на пол. Удар за ударом, удар за ударом.
Уильям не ощущал ничего, но чувствовал всё сразу — злость, ярость, радость, благодарность и отвращение одновременно, окутавшие его и оставившие прямо в центре того шторма. Злость за то, убийцы Айви остались в живых и пережили его; ярость от того, что все его попытки сделать что-то хорошее были обесценены, а сам он так и остался монстром; радость, потому что он, хотя бы, мог нести собою правосудие; благодарность за такой скорый шанс его нести; и отвращение к самому себе, потому что он стал ровно всем тем, что ненавидел.
В конце концов, он вонзил нож прямо в бедро младшему и медленно покинул комнату. По щекам Илая текли слёзы. Опустив голову, он просто отказывался смотреть и верить в то, что видели его широко открытые глаза, отказывался понимать то, что твердил ему его собственный мозг:
— Имя, Илай, — Уильям сказал ему это хладнокровно и спокойно, но верить в то хладнокровие было просто невозможно.