– Попал! Теперь не уйдешь! Ах, разбойник, на этот раз ты не уйдешь от меня! – закричал Фрэнсис, сияя.
– Кого вы подстрелили?
– Мсье Б…, – восклицает канадец, – я убил его для вас.
– Но кого?
– Орниторинхуса note 12 !
– Вы убили Орниторинхуса?
– Уверен в этом. Посмотрите на кровавый след, который тянется за ним.
Действительно, мы видим широкую красную полосу, ведущую к ручью, на поверхности которого булькают пузырьки.
– Подождите, сейчас он сам всплывет. Тогда его и возьмем. Ручаюсь.
Кроме канадца и старого аборигена, никто из нас никогда не видел ничего подобного.
Канадец оказался прав. Проходит с полминуты, и мы видим, как животом вверх всплывает самое удивительное животное из всех существующих.
Хотя теоретически я знаю строение и необычную анатомию этого животного, все равно не спеша рассматриваю его. Остальные охотники разделяют мое любопытство, ибо, кроме канадца и старого австралийца, никто из нас никогда не видел ничего подобного.
Мы поворачиваем его из стороны в сторону и все более громко выражаем свое удивление.
Первое сообщение, полученное в Европе об этом необычном четвероногом животном, вызвало всеобщее негодование ученых всех стран. По какому праву это животное, не имеющее никакого "гражданского статуса", пытается опровергнуть все классификации? Слишком поздно оно появилось, и тем хуже для него! Все места уже заняты.
И вообще, к какому виду его отнести, как назвать? К птицам его не причислишь, ибо оно не летает. У него есть четыре лапы для того, чтобы бегать и плавать, есть и сосцы, чтобы кормить детенышей, значит, его можно отнести к четвероногим? Но как тогда быть с перепончатыми лапами и утиным носом? И в довершение всего его самка откладывает яйца!..
Отчаявшись найти решение этой трудной проблемы, ученые единственный раз дружно расписались в своем неведении и единогласно решили, что такого австралийского животного попросту не существует.
Однако то, что происходило в другом полушарии, не имело никакого значения для самого животного. Самки продолжали откладывать яйца и заботливо питать молоком свое потомство.
Если решение ученых не тревожило покой животного, то австралийские колонисты, не желая слыть обманщиками и справедливо возмутившись оскорблением, нанесенным одному из обитателей их новой родины, решили проучить скептиков. В один прекрасный день зоологи Европы остолбенели, узнав, что два скваттера, приехавшие в Глазго, привезли с собой шесть прекрасно законсервированных экземпляров этого животного, существование которого не признавал ученый мир.
Оживленно беседуя на эту тему, мы вернулись в лагерь с превосходной добычей, которая, можете мне поверить, была весьма желанной, поскольку уже три дня члены экспедиции питались исключительно консервами.
Я боялся, что мой бедный Сириль, оставшийся в "полевом госпитале", узнав о наших подвигах, пошлет к черту свою рану. Вовсе нет, он сияет, нисколько не сожалея о том, что не сделал ни одного выстрела. По-моему, он даже благословляет свое ранение, ибо оно обеспечило ему свидание с милой Келли. Ну что ж, мой герой, все прекрасно, подождем завершения экспедиции, и все это может закончиться, как в романе.
Я же тщательно почистил свое ружье, а потом принялся свежевать добытого утконоса. Благодаря захваченному с собой запасу мыла, содержащего мышьяк, мне удается сохранить шкуру животного в прекрасном состоянии. Хочется привезти ее домой, где она хорошо будет смотреться в большом стеклянном шкафу с трофеями охотника-натуралиста.
Глава Х
– Двадцать три с половиной градуса южной широты и сто тридцать пять градусов восточной долготы. – объявил майор, определявший наше местонахождение. – Господа, мы пересекаем тропик Козерога.
– Спасибо, майор, – сказал МакКроули, растянувшись под квадратным куском парусины, прикрепленным к четырем большим деревьям, не отбрасывающим тени. – Хронометр так же, как и солнце, сообщает нам, что сейчас полдень, не так ли? Мы шли с трех часов ночи и проделали примерно семь-восемь французских лье.
– Превосходно, – ответил старый офицер. – Мы пробудем здесь до завтра. Слава богу, со времени схватки с аборигенами мы значительно сократили расстояние, отделяющее нас от цели.
– И, к счастью, без помех.
– Если бы, мой лейтенант, – сказал Сириль, обращаясь к МакКроули, как всегда, официально, – мы каждый раз сталкивались с аборигенами, которые хотят насадить нас на вертела или рассечь нам головы своим каменным оружием, то это было бы пренеприятно.
– Я вполне разделяю ваше мнение, дорогой охотник, и до сих пор с содроганием вспоминаю о встрече с аборигенами. Да, горячая была схватка!
– Бедняги! И почему только они ведут себя подобным образом по отношению к таким людям, как мы, которые и мухи-то не обидят.
– Да, вы, французы, – филантропы. Но, дорогой друг, когда делают омлет, разбивают яйца. Если хочешь колонизировать страну, нельзя останавливаться ни перед чем. Лучше убить каннибалов, которые хотят помешать другим попасть в этот рай, чем быть убитыми ими.
– Минуточку, мой лейтенант! Я бы предпочел, чтобы меня мучила боль, чем пролить кровь ближнего.
– Благодаря заботам нашего друга мы уже на ногах, наши раны зажили, мы прошли триста километров после того злополучного дня, который мог быть нашим последним днем, – вмешался Робартс. – Еще одна неделя, и мы завершим путешествие. Так забудем же этот кошмар и простим несчастных, которые увы! – более невежественны, чем виновны.
Сам МакКроули был олицетворением тех английских филантропов, которые препятствуют торговле чернокожими и поддерживают эмиграцию китайских кули, а будучи членами Общества против злоупотребления спиртными напитками и табаком, экспортируют колоссальное количество крепких ликеров и опиума. В Европе они возражают против смертной казни и требуют лучших условий содержания для заключенных, но преследуют без сожаления коренных жителей своих колоний.
Сириль бесконечно великодушен и храбр от природы. Он добр по натуре и делает добро без раздумья, как ньюфаундленд, главная функция которого спасать. Это характерный тип необразованного, но истого француза с примесью свойств потомственного босеронца.
МакКроули – английский патриот, фанатически любящий свою страну, но эта любовь кончается там, где не развевается британский флаг.
Сириль же безотчетно и без всяких различий распространяет свою любовь на все существа, обитающие на земле.
Разговор оборвался, и каждый постепенно впал в дремотное состояние. Под деревьями с пыльно-серыми листьями было жарко, как в домне. Часовые, опершись на ружья, отчаянно боролись со сном.
Прошел едва лишь час, как вдруг собаки начали то унывно завывать, то отрывисто и приглушенно лаять – они почуяли приближающуюся неведомую опасность. Неужели снова придется отбиваться от аборигенов?
Но что это творится с собаками? Они словно взбесились! Какие адские завывания! Эй, Брико, Мирадор, молчать! Перестань, Равод! Тихо! Но собаки срываются с поводков, и вся воющая свора устремляется вперед, держа нос по ветру и хвост трубой, как во время охоты на зверя. Если это аборигены, то бедные собаки пропали.
Мы мгновенно окружаем повозки, как всегда, стратегически поставленные в форме креста св. Андрея. Внимательно смотрим во все стороны и держим пальцы на курках, готовые отразить атаку таинственного врага.
Проходит десять минут. Лай, который постепенно отдалялся и стихал, вдруг переходит в стенание, и наши собаки возвращаются гораздо быстрее, чем убегали. Окровавленные, с разодранными ушами, они скулят так, будто их отхлестали кнутом. Собаки буквально ползают у наших ног, как бы прося прощения за опрометчивость и умоляя, чтобы их поскорее и понадежнее защитили. У нас нет времени осматривать их раны. Враг уже здесь! Трава исчезает под массой маленьких четвероногих, надвигающихся плотным потоком, который тянется сколько видит глаз. Они повсюду: карабкаются на деревья, скользят по ветвям, сгибают ветки кустов. Они непрестанно движутся, сталкиваются, перелезают друг через друга, падают, снова поднимаются, производя шум, словно при нашествии саранчи.