Но им нечем утешить себя! Все время один песок с кровавым оттенком, краснеющий под вертикальными лучами солнца, что кажется шаром из раскаленного металла!
Этот мучительный переход продолжается уже три дня и три ночи. Две трети лошадей пало. А те, что еще плетутся, немногого стоят. Сначала мы облегчили повозки, выбросив часть провианта, боеприпасов и все принадлежности дли обустройства лагеря, но потом нам пришлось бросить три повозки. Запас воды почти исчерпан. Остался один деревянный бак с теплой тошнотворной жидкостью. Верховые лошади, силы которых мы всячески берегли, теперь наша последняя надежда. Но если случится беда и не удастся скоро выйти из этого ада, мы будем доведены до крайности.
Эта пустыня – смертельна! Офтальмия, свирепствующая в экспедиции, началась через двадцать четыре часа труднейшего перехода. Ничто не могло в большей степени повредить нашему передвижению, чем эта ужасная болезнь. Неужели пострадавшие больше никогда не увидят света?
Наши героические девушки мужественно поспевают повсюду, не думая о себе. Они прикладывают влажные платки к горячим лбам, сменяют компрессы на потухших глазах мужчин, находящихся в бреду, смачивают их растрескавшиеся губы, подбодряют каждого добрым словом, пробуждают в сердцах надежду на спасение.
Мисс Мэри и Келли, к счастью, избежали этой болезни благодаря тому, что их не выпускали из повозки, чтобы избавить, насколько возможно, от изнурительной усталости, которую они не в состоянии были бы перенести.
Видели ли вы когда-нибудь отправляющийся на битву хорошо экипированный полк, со сверкающим оружием, бойцы которого маршируют в строгом порядке, полные энтузиазма, силы и надежды? Но порой достаточно нескольких часов, чтобы превратить эту образцовую часть в неорганизованную толпу растерявшихся дезертиров, оборванных, с почерневшими лицами, едва волочащих ноги, стонущих от боли и представляющих картину полного разброда.
Так и наша экспедиция, еще недавно выглядевшая столь процветающей, ныне стала неузнаваемой из-за неумолимо суровой стихии.
Нам казалось, что мы прошли намного больше, чем на самом деле. Между тем экспедиция не отклонилась от маршрута благодаря компасу, с которым сверялись майор и сэр Рид, менее серьезно пострадавшие, а также благодаря инстинкту Тома – такого же бодрого, как и в начале пути.
Среди животных продолжался падеж, и сейчас у нас осталось только две повозки, каждую из которых с величайшим трудом тащат по шесть лошадей. Одна из повозок – это та, которая обита листовым железом и может быть превращена в лодку. В ней сложены продукты, боеприпасы, оружие, измерительные приборы; вторая повозка предназначена для больных.
Нетрудно предвидеть катастрофу, если такое ужасное положение не изменится.
Наступает ночь. Тревога усиливается, в ушах гудит, никто не в состоянии сделать и шага, хотя жалоб ни от кого не слышно. Смертельное оцепенение охватывает больных. Все ли они увидят наступление дня?
Мои бедные собаки на последнем издыхании, а те, которые, быть может, близки к бешенству, заунывно воют. Четыре из них уже погибли от истощения.
Мне кажется, что слышу легкие шаги. Приоткрываю покрасневшие веки. Ночь темна. Я ничего не вижу.
– Том, это ты?
Никакого ответа. Может быть, мне почудились шаги? Но нет, мой ослабленный слух улавливает нечто похожее на топот лошадиных копыт, приглушенный песком.
Проходят долгие часы, и тот же шорох снова выводит меня из оцепенения. Кто-то ездил на поиски. Вероятно, Том. И я не ошибаюсь; старый абориген обращается ко мне шепотом на своем жаргоне:
– Держи, друг, это для твои глаза.
Его холодная рука кладет мне на веки легкий пластырь, довольно приятно пахнущий. Вначале я ощущаю болезненное покалывание от прикосновения вяжущего вещества к набухшей слизистой оболочке глаз.
– Том, – шепчу я, – мне ужасно больно.
– Ты спокойся. Лечишься быстро. Это дерево от лихорадки.
– Как-дерево от лихорадки?.. Эвкалипт!.. Ты нашел свежие листья?..
– Да, там, много,
– Значит, пустыня кончилась? Там-лес, и мы спасены!..
– Да.
Мое восклицание разбудило часть спящих. На меня сыплются вопросы, произносимые взволнованными, прерывающимися голосами. После того как Том положил мне на глаза пластырь, боли утихли как по волшебству. Мне кажется, что я заново родился.
– Джентльмены! – вскричал я, – Том снова спас нас. Он обнаружил лес и принес лекарство, которое нас вылечит. Джентльмены, еще несколько минут терпения!
В ответ раздается взрыв радостных возгласов. Улетучившаяся было надежда вновь оживает.
Старый абориген не бездействует. Я слышу его быстрые шаги то в одной стороне, то в другой: он ищет во тьме бедных спутников, растянувшихся на песке, дает каждому горсть драгоценных листьев, рекомендует разжевать их и приложить кашицу к глазам. Предписание тут же выполняется, и быстрый результат приносит страдальцам такое же облегчение, какое испытываю я.
Известие о том, что рядом находятся лес и ручей, придает силу даже самым слабым. Все стремятся к лесу. Темнокожий доктор не возражает, но рекомендует не снимать с глаз пластырь, а заменить его свежим, когда мы войдем в лес. Он становится во главе путников и идет на север, а мы следуем за ним гуськом.
Майор, сэр Рид, Эдвард, Ричард и Фрэнсис, не столь ослабленные болезнью, как прочие, направляют повозки, в которых спят те, кто не может идти. Девушки, решившие пройти необходимое расстояние пешком, подбодряют своим присутствием и ласковыми словами тех, кого покидают последние силы.
В этот момент я чувствую прикосновение чего-то холодного к моей руке. Это лижет ее Мирадор, у которого бока ходят ходуном от долгого бега. Он последовал за Томом и после освежающего купания примчался поприветствовать меня. Мой четвероногий друг выражает свою привязанность. Его влажный нос убеждает меня в том, что он ожил.
Лошади, безошибочно почувствовавшие близость воды, напрягают свои последние силы.
– Вперед! Мы уже у цели! – раздается нежный голосок мисс Мэри. – А! Вот и солнце! Я вижу деревья, совсем близко!
Никогда еще появление дневного светила не вызывало такого восторга. Англичане, обычно холодные и невозмутимые, жаждут увидеть эту обетованную землю, на которую уже не смели рассчитывать, и лично убедиться, что это не мираж. Несмотря на просьбы Тома, они срывают повязки и, преодолевая боль, смутно видят густую полосу зелени, пронизанную багряными лучами. Какое для них имеет значение, что вспышки света отзываются в мозгу прикосновением раскаленного железа? Какое значение имеет кровавая завеса, как будто возникающая перед ними и закрывающая горизонт? Они все же узрели, что в нескольких шагах впереди кончается проклятый песок.
Крики радости и боли вырываются у измученных путников и, сделав последнее невероятное усилие, обезумевшие поселенцы, только что с трудом сдвинувшиеся с места, бросаются как одержимые в ручей.
Такое погружение в воду крайне неблагоразумно, но никто не в состоянии перебороть в себе муки жажды, и никакая человеческая сила не могла бы помешать страждущим осуществить свое страстное желание. Их усталые и ноющие члены приобретают былую гибкость, воспаление глаз и опухоль век излечиваются свежей водой, лучшим противовоспалительным средством; организм вновь получил необходимое количество жидкости, при отсутствии которой прекращается циркуляция крови.
Это не купание, а оргия в воде. Она продолжается более часа, после чего пожар, сжигающий все тело, окончательно потух. Больные растягиваются на нежном густом травянистом ковре, и освежающий сон вскоре смыкает им глаза, на которые предварительно были наложены новые компрессы из растертых листьев эвкалипта. Вечером общее состояние путешественников заметно улучшилось, и когда яркий дневной свет потускнел с приближением ночи, мы были уже в состоянии различать предметы, не слишком удаленные от нас.