Горцы стали выбираться на веранду. Гоймир задержался.
— Вот то, — он прикоснулся к притолке и посмотрел на хозяина, — я и понимаю, ты много для нас сделал. Стать, ещё одним поможешь?
— Найти проводника на Темное? — тут же спросил Хлопов.
— И добро бы… Да еще кого ни есть выслать — вытропить наших соседей. А я передам что воеводам. Поможешь ли?
— Почему не помочь, — легко согласился Хлопов. — Завтра с утра — годится?
— Благо тебе, — сдерживая радость, кивнул Гоймир…
…Перешагнув порог веранды, князь-воевода столкнулся с Йериккой. Тот стоял у косяка и что-то посвистывал. По веранде разносились хихиканье, шорох, слышались негромкие возгласы и обещания, в основном связанные с членовредительством — чета делила жизненное пространство.
— Нашёл? — с ходу спросил Йерикка. Гоймир поморщился:
— Йой, догада… Нашел, добрым путем все.
— Вот когда мы, — Йерикка ногой раскатал свой плащ и, сев на него, начал растирать подъем босых ног, — Когда мы, — повторил он, — вернемся домой, и дом будет цел, а данваны уйдут на какое-то время, тогда я скажу: "Добрым путем все." Да и то — преждевременно.
Гоймир сел рядом на свой плащ. Вздохнул:
— Если так, то мыслю — твердым сказать: "Добрым путем все" можно одно на одре, среди друзей и родни…
— Где уж тут "добрым путем", это чистый ужас — такая смерть, — искренне сказал Йерикка.
По другую сторону поднялась голова Олега. Он свирепо сказал:
— Если не заткнетесь, то ночью я положу вам на морды по носку!
Гоймир тут же улегся на бок — лицом от Олега — и закрыл голову плащом. Олег с шутовской поспешностью шлепнулся на «постель» и, треснувшись затылком в стену, зашипел.
— Шарик спустил, — отчетливо сказал в наступившей тишине Йеерикка.
— Кто в шарик спустил? — откликнулся Воибор. Веранда взорвалась хохотом, а когда он утих, все услышали похрапыванье. Это спал Олег.
Проводником оказался мальчишке лет 11–12 — рослый и молчаливый. Горцы встали рано, но мальчик уже сидел на скамейке у ворот и грыз яблоко. Он был одет в куртку, подпоясанную ремнем, бесформенные штаны, заправленные в хорошие, пошитые по ноге сапоги; между колен вверх стволом стояла одностволка 410-го калибра, в которой Олег узнал изделие Тульского завода. На поясе висел нож.
Лил все тот же серый дождь — он всю ночь шуршал по крыше, убаюкивая ребят, и они хорошо выспались. Мальчишка поднялся навстречу: я безошибочно протянул руку Гоимиру:
— Владимир.
Имя у него было старое, не крещеное, и вел он себя солидно и обстоятельно.
— Гоймир, — горец серьезно пожал протянутую руку. Мальчишка посмотрел на. небо:
— Ну чего, пошли, что ли?
— Идти далеко? — поинтересовался Йерикка.
— До закатного края — дня три, если напрямик, без затей, — обстоятельно стал разъяснять мальчишка, — а если тропами, да чтоб не знал никто — все четыре.
Йерикка свистнул и поправил на — волосах повязку. Гоймир спросил:
— А разом до реки, да и плотом?
— А все равно трое. Только там не незаметно не проплывёшь, и думать нечего.
— Одно сможешь так вести, чтоб не вытропили нас? ~ допытывался Гоймир. — У нас вон оборужение есть тяжелое…
— Проведу, — коротко ответил мальчишка, всем своим видом показывая, что ему надоели бессмысленные расспросы. — Так идем?
Тропинка была хорошо знакома Мишке. Он почти бежал по ней — налегке, только с двустволкой на одном плече и небольшим рюкзаком — на другой. Эти места, он знал отлично, а Гоймир хорошо объяснил, как и где найти чету Квитко.
"А всё-таки мать неправа, — думал юноша, размеренно двигая ногами. — Надо воевать с ними. Мы живем на этой земле, а они приходят и хотят, чтобы мы жили, как надо им. Наши прадеды ушли от такого сюда. А нам куда уходить? Да и
сколько можно уходить?"
Он вспомнил горцев, ушедших дальше, на закат — и снова восхитился этими ребятами, которые были младше его…
…Мишка не ожидал никого встретить на этой тропе. И не мог даже предположить, что она окажется перекрыта, что на нее могут наткнуться хотя бы случайно. Поэтому и заморгал глазами удивленно, когда шесть горных стрелков появились сразу со всех сторон и шесть стволов уставились на него.
— Кто такой? — спросил старший.
"Хлопов," — хотел сказать Мишка, но не открыл рта. Ему стало страшно, да еще и прибавилась злость, что попался так глупо.
— Ты что, оглох? — ствол винтовки шевельнулся.
— Кудыкин. — выдавил Мишка, — Степан.
— Откуда? — продолжал допрос стрелок.
— Из Каменного Увала, — назвал Мишка большое село на полночь. — Охочусь тут.
Стрелки совершенно отчетливо расслабились, и Мишка ощутил облегчение.
— Документы есть? — спокойно уже спросил их стерший. Мишка пожал плечами:
— Да вы чего? Кто же на охоту бумажки берет? Не верите — ну, проверьте как там… — это предложение он выдал, обмирая от ужаса, но стрелок повернулся к своим и махнул рукой, уже не глядя на Мишку:
— Вали отсюда. Крюк тебе придется сделать. Иди на запад, потом сворачивай домом, как подальше отойдешь.
— Эй, чего такое? — удивился Мишка, уже побираясь идти, куда сказано. Стрелок без раздумий пояснил:
— Да зажали тут, место не далеко, горцев, человек двадцать. Обложили, ждем сигнала, они и не чуют ничего… Давай, шагай, нам некогда.
— А-а, — уже без интереса отозвался Мишка. — Ну ладно, пойду я.
— Ни пуха, — пожелал стрелок.
— К черту, вам тоже, — уже машинально ответил Мишка, шагнув в кусты…
…Он спустился на сотню шагов по отлогому склону и вслушался. Стояла тишь. Но сейчас она взорвется выстрелами, взрывами, криками… Мишка перевёл дух и вытер пот с лица. Дико осмотрелся вокруг. Он не сомневался, что речь идет о тех, к кому он добирался — о чете Квитко. А горцы даже ничего не знают! Что же делать, что делать-то — Господи, помоги, подскажи…
"А какой подсказки ты ждешь? — сурово спросил он сам себя. — Что тебе должны подсказать? Как нужно поступить?"
Он дернул плечом, сбрасывая в ладонь ружье. И двинулся обратно. Вверх, но параллельно тропе, вслушиваясь и вглядываясь. Он запретил себе думать о чем бы то ни было — абсолютно обо всем, чтоб не поддаться страху.
Первый кордон он обошел. По расчетам, сумел прошагать половину расстояния до горцев, когда услышал резкий окрик с хангарским акцентом:
— Эй, стой!
Он выстрелил на звук — сразу из обеих стволов, как учил отец. И закричал на бегу:
— Братцы, братцы-ы! Окружают ва-ас! — переламывая ружье.
Удар в голову был таким, что все разом закружилось — небо, камни, трава, кроны деревьев, бегущие к чему перевалистые фигуры хангаров… Потом камни полетели навстречу, но Мишка не успел упасть них, подумав: "Ох и расквашу я морду!" — они вдруг растворились, стали гудящей чернотой без дна… а потом — ничем…
…Неподалеку загрохотал крупнокалиберный «утес», перекрывая частый лай автоматов и винтовок. Отряд Квитко рванулся из кольца, как взбесившийся зверь из непрочного ошейника…
Тяжелый грузовик остановился в центральной улице Стрелкова. Мегафонный жесткий голос собрал на площадь всех жителей. Он звал без угроз — но угроза была в самом тоне, в манере выговаривать слова…
Дождь не прекращался. Десяток солдат — не стрелков, а хобайнов, громоздко-устрашающих в полном снаряжении — цепью выстроился вокруг грузовика. Хобайны глядели поверх голов людей, положив руки на висящие поперек груди многоствольные, разлапистые автоматы.
Высокий офицер-данван поднялся на кабину, заложив руки в желтых перчатках за спину. Еще двое хобайнов с чем-то возились в кузове; потом подняли и установили у откинутого заднего борта сбитый из досок щит.
По толпе прокатился полувздох-полустон. Она качнулась в стороны, словно круги побежали от брошенного в воду булыжника. На щите вбитыми в ступни и ладони гвоздями был распят труп Мишки Хлопова. Вода смыла кровь, шляпки гвоздей казались черными точками на белом фоне кожи. Епте один гвоздь был вбит в лоб, чтобы держалась голова. Сбоку от чего, над бровью, чернел довольно большой пролом, из него дождь еще вымывал розовые струйки…