— А Библию почитать все-таки полезно.
— Да читай-читай, я не мешаю.
— Можно?
— Можно, — разрешил Олег.
— Спасибо, — Йерикка стукнулся лбом в камень. Когда поднял голову — то оказалось, что он улыбается. Встав одним гибким движением, он подошел к краю и уселся, спустив ноги с обрыва — Олег дернул плечами:
— Смотреть на тебя страшно…
— Я часто думаю, что тут было до нас, — вдруг сказал Йерикка, не поворачиваясь.
— Ты о чём? — Олег лёг на живот, подперев голову руками и покачивая ногами в воздухе.
— О тех ребятах, которые были ТОГДА, давно и совсем давно. Понимаешь?
— Ага, — Олег в самом деле понял. — А что ты думаешь?
— Ну-у… Вот например — они тут отдыхали?
— А что? — Олег пожал плечами. — Местечко классное, почгему нет? Снимали доспехи — и в воду. А потом загорали на пляже. Или здесь, — он хлопнул по камню, — на скале.
— И верили в то, что победят… — задумчиво дополнил Йерикка. — Как верим и мы, так?
— Наверное, — согласился Олег. Йерикка повернулся, чуть нагнувшись назад:
— А если бы, Вольг, — тихо сказал он, — им показали бы, что вся их борьба — проигранное дело? Если бы им показали поля у Черных Ручьев и сказали: "Вот ваша победа!"?
— Они не поверили бы, — решительно ответил Олег.
— Ну… а если бы их убедить? Что они сделали бы? Может, просто разбежались кто куда? Все равно ведь нечего защищать… Как ты думаешь?
— Мой дед был в сто раз отважней меня, — ответил Олег. — А я не сбежал бы, даже узнай точно, что мы проиграем нашу войну. Просто потому, что не хочу… — Олег задумался и с легким удивлением продолжал: — Знаешь, я не хочу, чтобы эти гады хвастались, что взяли нас голыми руками. Там, на Земле, нас, русских, сплошь и рядом вот так берут на голубом глазу, на одной наглости. А тут — не хочу.
— Да, — согласился Йерикка, — настоящее поражение — это не гибель, а сдача. Я сейчас подумал — сколько было тех, кто сражался до последнего, даже когда ясно было, что все проиграно!
— И они всегда побеждали, — дополнил Олег, — даже когда погибали…
— Смотри-ка! — Йерикка вдруг отложил Библию и поднялся в рост, приложив обе ладони к бровям, — Гоймир вернулся!
— Где? — Олег тоже вскочил. Гоймир вчера ещё ушел на встречу с Квитко. — Э, а он на один. Кто это с ним?
— По-моему, Бойко, — неуверенно откликнулся Йерикка. — Ржут чего-то…
— Пошли, посмотрим? — предложил Олег, натягивая порядком обветшавшие от стирок трусы. Йерикка сделал то же, и они быстро сбежали по крутизне прямо навстречу неспешно идущим к лагерю Гоймиру и Бойко, который немедленно загорланил:
— Йой, а добро живете! Лежи лежмя на солнышке…
— Вы что, хуже? — спросил Йерикка, обнявшись с ним. Гоймир почему-то заржал так, что Олег с испугом посмотрел на него. Тот ржать не перестал. Он задыхался и охал, потом попятился и сел на камень, продолжая икать и квакать.
— Описаешься, дружище. — Йерикка погладил Гоймира по голове. Тот завизжал. Тогда рыжий горец поглядел на Олега и торжественно-грустно сказал: — Ясно. Тяжкое бремя ответственности сломало его психику. Такова наша высокая дорога, великий долг солдата перед…
— Хватит, — поморщился Олег.
— Понял, — согласился Йерикка. — Бойко, мы ждем объяснений. Что вы сотворили с нашим князем, изверги? Мы вам его нормальным давали.
— Квитко женился, — неожиданно совершенно четко ответил Гоймир. И снова захохотал.
— Прекрати, наконец, — предостерег Йерикка, — ребята в лагере подумают, что это орет коллективная Желя!
— Скорей сирин кричит, — со знанием дела поправил Бойко.
— Ты, сирин, — угрожающе сказал Олег, — колись, родной. Кто женился? Квитко? А на ком, на волчице, или на Дуньке Кулаковой(1.)? Или… э… на ком-нибудь из, так сказать, вас? Мать моя в кедах, неужели правда?! Ну интим! А целовались без трусов?! А как это — когда в попку?! Ну скажи, скажи, я прям горю от нетерпения… протии-и-и-и-ивны-ы-ый… — он потянулся к шарахнувшемуся в испуге Бойко губами "трубочкой".
1. Жаргончое название онанизма.
— Не… на… до… — стонал Гоймир, — од… но… дыхнуть… не… мо… гу…
— Полить его водичкой, что ли? — Йерикка тряхнул Гоймира. — Йой-йой, очнись, а?
— Добро. Лады. — Гоймир перестал хохотать и сел, сложив руки на коленях. Потом вскочил: — Одно часом пойду, упрежу наших. А ты-то скажи им, скажи! — бросил он Бойко уже через плечо.
Йерикка и Олег, как по команде, повернулись к тому…
…Оказалось, что Квитко со своими развернулся вовсю возле веси Панково, рядом с которой квартировал. В Панково разместили склады горючего, при этом без церемоний потеснив саму весь — махом снесли полдюжины домов и повесили на всякий случай семью, решившую не выселяться. Склады охраняли хангары, на небольшую площадку за околицей базировались три вельбота.
Ночью Квитко явился в Панково прямо к войту и имел с ним длительную, солидную беседу. Результатом беседы стало то, что рано утром через день в Панково влетели пять убранных лентами и колокольчиками троек. Молчаливый и важный жених сидел в первой, закинув ноги кожаной полостью — местных штанов найти не удалось на всех, а лесовик в перетянутых ремнями горских кутах и свободных горских же штанах выглядел по меньшей мере странно. Из дома войт под руки, с причитаниями и иконами, вывели его среднюю, и весь свадебный поезд помчался вроде как в Каменный Увал, где располагалась лучшая на всю Древесную Крепость церковь. Сам войт, уже полупьяный, в сопровождении родни тоже не первой тверезости поперся в гарнизон — упрашивать тамошних почтить свадьбу присутствием и построением гарнизона в почетный караул. Хангарами командовал данванский офицер, которому стукнуло в голову посмотреть обряд и заодно сплотиться с местными, чтобы загладить впечатление от репрессий. Он согласился почти сразу и с хангарскими старшими явился в дом, где гуляли вовсю.
Через три часа появились тройки. В двух из них экипажи едва не выпадали наружу, потому что в кузовах, высунув задрапированные лентами стволы в пропилы задних бортов, стояли «утес» и АГС, заряженный картечными гранатами. Квитко с «невестой», успевший переодеть штаны, а с ними четверо парней прошествовали в дом, тройки развернулись… и парадный конный строй хангаров почти весь полег под разрывными пулями и картечью, а на аэродром и склады полетели фугасы «шмелей». Квитко, войдя в дом с невестой под ручку, с ходу врезал из автоматического «маузера» по дорогим гостям, и они влипли физиономиями в миски с квашеной капустой.
Короле говоря, все дело провернули с наглым изяществом, на одном дыхании. Но самое-то интересно, оказывается, еще было впереди! Дочка войта за время короткой поездки просто-напросто влюбилась в Квитко. Он, по собственному признанию — тоже. На пути к счастью легли препятствия шекспировского масштаба: поп в местной церкви отказался венчать «безбожника»; при всем своем уважении к горцам войт считал, что о замужестве дочке думать пока рано, а о замужестве за горцем — думать рано всегда.
Опять-таки в полном соответствии, с Шекспиром влюбленные решили не "покоряться пращам и стрелам яростной судьбы". Оксана, как и большинство славянок, готова было за любовь босой ходить по углям. Квитко вполне соответствовал тому типу горца, о котором говорилось: "Никогда не станет делать то, что ему говорят, но всегда выполнит то, что скажет сам." Короче говоря, пока суд да дело, Квитко украл девчонку, и они повенчались вокруг ракитового куста — тут это, как успел убедиться Олег, было не фигуральным выражением, а натуральным старинным обрядом — и Оксана ушла в чету…
…Похохотали здорово. Но потом Йерикка посерьезнел и сказал:
— Это было редкостно неосторожно. Я не об операции, а о женитьбе. Мы не должны отталкивать от себя местное население…