Достав бутылки, Любовь потянулась к стакану, который стоял возле раковины, неподалеку от диковинного держателя. И, пребывая в таком состоянии, мать, разумеется, не уследила: случайно задела «канделябр», и тот повалился. Тогда, не сдерживаясь, пока еще держатель не соскользнул со столешницы на пол, она резким движением руки откинула его подальше. Тяжелый «канделябр» ударился о фартук гарнитура и почти со всеми кухонными принадлежностями рухнул в раковину. Тем самым Люба немного разрядилась, после чего намешала желанный коктейль и залпом опустошила граненый стакан.
«Двенадцать с лишним — смена, двенадцать — на самом деле нет — на сон. Подмена, сон, смена, сон, подмена… Уборка, твою мать… Ну не могу я все успевать!.. — хныкала мать со стаканом в руке. Спустя мгновение у нее начала чесаться левая кисть: кожа меж пальцев и на внешней стороне ладони шелушилась. Любовь, продолжая горевать, тут же принялась скоблить покрасневшие участки своими слоящимися ногтями. — И бросить я не могу эту работу! Другие варианты даже рядом не стоят! Да, мы имеем немного, но это лучшее, что сейчас есть у нас с тобой!.. И на няню… ну… ну никак я не найду!.. Я же свожу концы с концами, а ты вон как… Тима, Тима… Хочу нормальную жизнь».
Вниз-верх, вниз-вверх!
«Блядь!» — вскрикнула от хруста дверной ручки Люба и уронила на пол стакан, тем самым разбив его, после чего отскочила в сторону. Оправившись от испуга, она собралась и, аккуратно перешагивая через осколки, немного отошла от кухонного гарнитура, чтобы видеть прихожую.
«Закрыто, мудак! Это тебе не трамвай! — выплеснула эмоции Любовь, после чего услышала, как кто-то по ту сторону двери вставил ключ в замочную скважину. — Что?..»
Замок начал издавать щелкающие звуки, тем самым доказывая, что ключ действительно подходит. Люба побежала в прихожую. Она схватилась за дверную ручку, вертушку второго замка и стала их удерживать, чтобы некто не открыл дверь. Однако какого-то весомого сопротивления не последовало, наоборот: таинственный гость мгновенно отступил. Любовь быстро посмотрела в глазок.
То же самое. Почти. Фигура в темном быстро скрылась в направлении лестничного пролета, в этот раз сопровождая свой побег истерическим смехом.
То самое чувство, что придавало Любе уверенности, вернулось и не дало сразу осознать, что смех звучит как-то странно. И тогда, вместо того чтобы прислушаться, она схватила металлическую ложку для обуви, которую, не отрываясь от глазка, отыскала на тумбе, открыла входную дверь и выбежала на лестничную площадку.
Только Любовь хотела выкрикнуть пару-тройку фальшивых угроз, как вдруг осознала, что не может понять, кто смеется: женщина или мужчина? У голоса была большая высота, а его тембр был непостоянным. Вслушиваясь, Люба все больше понимала, что этот смех аномален: как будто бы трахея и бронхи, полости рта и носа у этого человека пребывают в бесконечном, безостановочном и цикличном процессе перемены от одного варианта к кардинально другому. Это была не естественная игра голосом, а глобальные изменения, которые происходят настолько быстро, что подобное можно вообразить разве что в сюрреалистичном сне. Будто организм суетно пытается повторить форму, заложенную в ДНК, но никак не может. Или же, словно пластилиновый, этот беглец способен лепить себя как хочет, и теперь он вовсю развлекается, используя свой дар.
Хрипота и сиплость в звучании то пропадали, то появлялись, а своей непостоянной звонкостью этот смех в определенные моменты, кажется, касался даже самой души. Это был огромный язык, укутанный зловонным, жарким дыханием, жадно облизывающий тебя всего с головы до пят, грязная, костлявая, холодная рука, крепко ухватившаяся за твое запястье, оставляющая синяки, которые не пройдут, и толпа бешеных зверей, с пеной у рта, с безумием в глазах изучающая тебя, готовящаяся напасть. Темп, тон, интонация тоже менялись. Все было непостоянным, за исключением разве что благозвучности и полетности: как-то по-особенному этот смех резал слух и был, несомненно, хорошо слышен. Настолько, что, казалось, на каком бы этаже ты ни находился, он всегда будет доноситься до тебя с одинаковой силой.