Рождество миновало, вот и 1945 год ушел в пучину моря времени. Берта Бёзе написала еще два письма, сообщила Густаву о своих планах на 1946 год. Она решила снова пойти работать в банк. Ей пришлось заполнить анкету, которая требовалась для Комиссии по денацификации: 131 вопрос, очень неприятные подробности. Но ей нужна работа, хотя, конечно, с большей радостью она сидела бы дома, занимаясь хозяйством и сыном. Ей нужны деньги, чтобы обустроиться к возвращению мужа. Это были ее последние строки, обращенные к Густаву.
[(34) «Я не знаю, почему я перестала ему писать. То были письма, которые никогда не попали к тому, для кого они предназначались».]
Берта чувствовала, что сказала ему все и что ее боль вращалась теперь по замкнутому кругу. Даже если она не могла сказать об этом прямо, она понимала: пришло время освобождения. Густав Бёзе был потерян для нее навсегда.
В поместье Шлёсслехоф недалеко от Остраха, что в Верхней Швабии, зима, не исключая и рождественских праздников, не принесла никаких радостей. В книге об истории своей семьи Александра Зенффт описывает то время спустя десятки лет. В доме не было ни туалета, ни ванной комнаты. К колонке за водой Эрла Лудин посылала своего четвертого ребенка – исключение делалось только в сильные морозы. Старшую дочь по утрам и вечерам она отправляла на дойку, и не привыкшей к физическому труду девочке было очень тяжело. Но жизнь в семье мужа-дипломата, которую Эрла Лудин вела много лет, осталась в прошлом и едва ли уже могла вернуться. Так же, впрочем, как и ее муж, который несколько лет назад купил эту усадьбу в землях Гогенцоллернов в Швабии. Могильный курган недалеко от усадьбы местные жители называли гуннской могилой – предположительно, там был похоронен вождь гуннов Аттила. В соседней деревне иногда показывали кино, но для развлечений у Эрлы Лудин не было времени. Ежедневный крестьянский труд требовал полной отдачи, хотя работу в хозяйстве (быки, лошади, свиньи, куры) делили с ней двадцать батраков. Власти подселили в ее дом женщину-беженку с двумя детьми, а у нее самой их было шестеро: Эрика, Барбара, Эллен, Тильман, Мальте и Андреа. Эрла старалась, чтобы дети не замечали ее подавленности. [(35) Эрла, по большей части, держит себя в руках, на печаль у нее просто нет времени, ибо важно только содержать в порядке шестерых детей и хозяйство.] Под ее руководством хозяйство в поместье Шлёсслехоф работало как часы.
Между оглашением приговора ее мужу и приведением в исполнение прошло шесть дней. Суд в Братиславе признал Ханса Эларда Лудина, бывшего посланника Германского рейха в Словакии, виновным в совершении военных преступлений и приговорил его к смертной казни. Эрла узнала об этом от одного старого знакомого, тот услышал эту новость по радио. Она не стала говорить детям о смертном приговоре. Декабрьским утром 1947 года, отправляясь на виселицу, Ханс Лудин в последний раз обратится к своему адвокату.
[(36) «Доктор, передайте мой прощальный привет моей любимой жене».]
Теперь Эрла Лудин плакала вместе со своими детьми. Стояла зима, и холод намертво сковал мир.
Она уже долго несла на своих плечах груз семейных невзгод, но теперь стало совершенно ясно, что отныне ей нечего больше ждать. Из супруги дипломата она стремительно превратилась в крестьянскую вдову с шестью детьми. Когда-то благодаря своему мужу она блистала в обществе в высоком статусе супруги господина посланника. На фотографии 1941 года она в белом летнем костюме вместе со старшей дочерью стоит на тротуаре в Пресбурге. В правом ухе поблескивает жемчужная серьга. За спиной – черный лимузин с распахнутой дверью, на крыле автомобиля укреплен флажок со свастикой. Солнечный свет сбоку освещает сияющее лицо Эрлы Лудин c изящно очерченными губами и светлыми глазами. Так описывает эту фотографию Александра Зенффт.
Она едва ли вникала в работу мужа вне рамок предписанного этикета, но всегда считала правильным все, что он делал. Она продолжала думать так и позднее, когда перед лицом неминуемой катастрофы Ханс Лудин пытался разобраться в мучительных сомнениях в своем фюрере и в самом себе. [(37) Она не смела до конца осмыслить свою догадку, что делит ложе с преступником и, хуже того, сама вовлечена в преступления.] Лес рубят, щепки летят, так оправдывала она его деятельность. Теперь она осознала, что это было применимо и к ее собственной жизни тоже.
В швабской глуши ее воспоминания о блестящей пресбургской жизни супруги дипломата потускнели. Эрла Лудин осталась истинной дамой, но не оплакивала роскошь своей прежней жизни. Без жалоб она занялась крестьянским трудом, чтобы кормить семью. Боролась, когда прежний владелец решил отобрать у нее усадьбу. Противостояла своему управляющему, который во всеуслышание называл Лудинов нацистами. Она делала все, чтобы защитить семью от враждебности и нападок окружающих. Это было одно из последних обещаний, данных ею своему мужу, и она нашла в себе силы для этого. Но что сулило им будущее, она не знала.