Отношения Эмилии с Хорстом Вагнером продолжались до 1954 года; из этих отношений не вышло ничего, кроме банальной любовной связи. Через несколько дней после визита в Бад-Тёльц Вагнер вернулся в Нюрнбергскую тюрьму, где его ожидало обвинение в военных преступлениях. С помощью Эмилии ему удалось перебраться в Италию по одной из так называемых «крысиных троп» – тайным путям, по которым бежали от правосудия некоторые руководители нацистского режима. Эмилия часто приезжала к нему, но всегда одна. Много лет она хранила у себя черную кожаную папку с важными секретными документами, которые Вагнер доверил ей. В 1954 году Хорст Вагнер наконец уехал в Испанию. Вскоре после этого Эмилия Эдельман обнаружила в своем почтовом ящике пакет с сотнями исписанных от руки страниц. Это были ее любовные письма к нему – он просто вернул их Эмилии. Так он сам закончил их отношения. Эмилия Эдельман больше не вышла замуж.
В течение всей жизни она практически ничего не рассказывала дочери о своей семилетней связи с Хорстом Вагнером. Она решила, что главная любовь ее жизни должна принадлежать только ей. Лишь незадолго до своей смерти Эмилия приоткрыла дочери душу. Гизела спросила мать о самом большом разочаровании в ее жизни.
[(50) «Самую страшную боль мне причинил тот, кто был у меня после твоего отца. Я поверила в этого человека, я доверилась ему, а он бросил меня, как бросают горячую картофелину; и воспоминание об этом до сих пор больно меня ранит».]
Через несколько месяцев после написания последнего письма своему пропавшему без вести мужу Берта Бёзе снова села за письменный стол. Ей необходимо было писать, чтобы заполнить пустоту, оставшуюся после Густава. Нужно было снова окинуть взглядом всю историю, понять, как все это привело к тому, что творилось теперь. Обратиться к родителям или брату она не могла, те просто не желали слушать бредовые истории своей маленькой Берты. Был только один человек, которому она могла рассказать все: сыну Детлеву, хотя ему был тогда всего год. Но именно ему она хотела поведать о том, как все начиналось и что же произошло. Так мальчик позже сможет лучше понять свою мать. Одним словом, она снова принялась писать – на этот раз дорогому сыну вместо дорогого Густи.
[(51) «В этой войне главным было только одно: надо было повиноваться на том месте, какое человек занимал в Рейхе. Так должны были поступать солдаты, все солдаты! Ничего другого не оставалось, если ты не хотел попасть в руки полиции или в тюрьму. Каждый должен был делать то, что приказывало государство. Это касалось и меня».]
Этими словами она начала рассказ о своей войне, которая в 1943 году сделала ее секретарем в штабе воинской части вермахта. Она писала сыну о любви всей своей жизни, о любви, которую она встретила в Западной Украине.
Летом 1943 года ее призвали в вермахт, и она в сильном волнении покинула Пассау. Но ее отправили не в Минск, Житомир или Смоленск – города, названия которых постоянно звучали в кадрах военной хроники, – а в маленький западноукраинский городок, через который протекала узкая речка с черной, казавшейся заколдованной водой. Этот городок, о котором никто не знал, назывался Дубно, и именно здесь Берта Прицль нашла свое счастье. Через несколько дней после прибытия она познакомилась с ефрейтором Густавом Бёзе из Кенигсберга. Они верили, что их обоих в Дубно привело счастливое стечение обстоятельств. Своему сыну Детлеву Берта писала:
[(52) «Любовь к твоему отцу, мой мальчик, превратила мою жизнь в Дубно в сказку. Как часто охватывал меня страх, что однажды я проснусь одна, такая же одинокая, какой я всегда была до этого. Но жестокое пробуждение не наступало, сон оказывался истинной, осязаемой действительностью».]
На рассвете, когда казалось, что солнце встает прямо из воды, они ходили купаться на речку. Эти утренние часы принадлежали только им двоим, и она снова явственно видела их, сидя за письменным столом в Пассау: тропинка к реке вилась мимо камыша и кувшинок. Они с Густавом рисовали себе будущее как сказку, без злых людей и пожаров.
[(53) «Детлев, если бы я умела лучше писать, умела, как настоящий писатель подбирать слова, то я бы сочинила роман о Дубно».]
Дубно был ее раем.
Но Дубно был адом. Таким вспоминал его Герман Гребе, который в то же время, что и Берта Бёзе, в первой половине 1946 года, рассказывал под протокол свою историю о Дубно. Осенью 1946 года она послужила свидетельскими показаниями на Нюрнбергском процессе по делу главных нацистских военных преступников. В 1942 году Гребе, инженер золингенской строительной компании, руководитель филиала компании в Дубно, приехал по договору с вермахтом на Украину. 5 октября 1942 года он стал свидетелем того, как эсэсовцы из айнзацгруппы[34] уничтожили еврейское население города после ликвидации гетто. В своих показаниях, данных под присягой Нюрнбергскому трибуналу, Грабе описал массовый расстрел около трех тысяч человек, который он видел на аэродроме Дубно, после того как прошел слух о предстоящей «еврейской акции». Голые мужчины, женщины и дети под надзором курившего эсэсовца группами спускались по вырытым в глине ступеням в расстрельную яму.
34
Айнзацгруппы полиции безопасности и СД (нем.