Она понимала, что ей придется чем-то пожертвовать для того, чтобы вырваться из-под родительской опеки. Очевидно, что после свадьбы учебу придется бросить, хотя ей было трудно свыкнуться с этой мыслью. И она продолжала посещать лекции и семинары, выполнять задания, поощряла остроумие профессора Пепке и все больше боялась экзаменов, которые уже нельзя было откладывать. Чем ближе было прощание с университетом, тем сильнее ощущала она потерю. Она еще не знала, будет ли скучать в своем будущем супружеском жилище после того, как в первой половине дня наведет в нем образцовый порядок. Ей придется научиться одиночеству после оживленной студенческой жизни.
[(58) «Я ведь чаще буду оставаться одна! Вряд ли и после свадьбы мы постоянно сможем быть рядом. Его целый день не будет дома, а по вечерам он станет возвращаться усталым и часа два ему будет не до меня».]
Относительно той роли, которая ей уготована в супружестве, Бригитта Шуберт с самого начала не питала иллюзий. Уже теперь Герхард вечерами, едва поздоровавшись с ней, сразу приникал к телефону или просматривал почту. Однажды он позвонил и хладнокровно отменил их планы на выходные.
[(59) «Мне страшно захотелось в тот момент плюнуть в телефонную трубку».]
Ей будет непросто, это было совершенно ясно. Но она уговаривала себя быть справедливой. Не слишком ли многого она требует? С другой стороны, она не желала тратить жизнь на прозаическое ведение домашнего хозяйства и терпеливо, словно подачек, дожидаться от Герхарда внимания и тепла.
За три месяца, предшествовавшие свадьбе, Бригитта совсем измучила себя. Она сомневалась не в своей любви, но в той роли, на которую себя обрекала. Она ревновала Герхарда к его работе и ненавидела себя за это. Она едва сдерживалась и от невозможности выговориться вдруг начинала плакать. Герхард, напротив, отлично владел собой. Он почти не обращал внимания на ее срывы. Она же чувствовала себя пленницей.
За несколько дней до свадьбы Бригитта одна, без Герхарда, поехала к родителям в Нойнкирхен. Она ждала от него письма, но напрасно. Ему даже не пришло в голову позвонить ей. Бригитта совершенно растерялась. Она взялась планировать рассадку гостей за свадебным столом, но потом бросила, мечтая только об одном – чтобы скорее прошли эти дни до торжества.
[(60) «Это постоянное ощущение униженности угнетает меня».]
4 апреля 1957 года Бригитта и Герхард сыграли свадьбу. Год спустя она снова вернулась к своему дневнику; за это время ничего не изменилось. Она чувствовала себя так, словно ее крепко держат за руки и водят по кругу. Она по-прежнему злилась на родителей, которые вмешивались в ее брак. Ее выводила из себя скрытность мужа, его отлучки и отговорки. Порой она готова была надавать ему пощечин.
Однажды неизбывная тоска привела ее в Гейдельберг, и она навестила профессора Пепке, кумира своих студенческих лет. Она вновь подпала под его очарование, которого с тех пор ей так не хватало.
[(61) «Мне все еще горько. Едва ли я и сама смогу сказать, почему. По сути, это были бессмысленные мечты. Все они рассеялись».]
Оставалась надежда на папины «деньги на булавки» – 135 марок, которые ежемесячно выдавались ей на карманные расходы. На эти деньги она бы смогла купить летнее платье с витрины модного магазина, которое давно уже присмотрела.
4. Запах будущего
Странное смешение чувств
В своем радиообращении 1949/1950 гг. по случаю перехода в новое десятилетие федеральный президент[36] оказался не в состоянии дать какие-то обещания своим соотечественникам. Вместо этого он призвал общество, как на моментальном снимке, зафиксировать впечатление сегодняшней действительности. Он охарактеризовал его как некое странное смешение чувств: противоборство причудливо переплетенных между собой, но в то же время непримиримых ощущений. В этой неоднозначной ситуации президент не был исключением.
[(1) «Я сам поклонник радостного образа жизни, но мы все чувствуем, что нынешнее время требует определенных ограничений. Многие сейчас с нетерпением ждут, что через несколько минут позади останется первая половина столетия, в которой было так много исторических катастроф и страданий».]
Стремление своих сограждан вырваться из прошлого Теодор Хойс принимал, но не безоговорочно. Формулировка «преодоление прошлого»[37] введена не им, но именно Хойс, часто используя в своих речах, закрепил ее в активном лексиконе немцев. Однако в начале пятидесятых это понятие почти не встретило отклика в сердцах соотечественников. В немецких городах все еще было полно руин, но они уже не тлели, а округлились, превратившись в зеленые холмы. Стало легче их не замечать, тем более что рядом выросли практичные панельные здания и ярко освещенные башни послевоенного модерна.
37
«Преодоление прошлого» (нем.