Обращаясь к согражданам, Аденауэр говорил о наболевшем. Опросы общественного мнения показали, что три четверти опрошенных были разочарованы политикой денацификации. Анкета, инструмент союзников по устранению национал-социализма из общественной жизни, стала мишенью ненависти и насмешек. Те, кто открыто не называл анкетирование вопиющим беззаконием, высмеивали, как это делали многие карикатуристы. В этом было стремление к тотальному забвению, которое объединяло в Германии всех – от коричневых правых до красных левых.
До февраля 1950 года только в западных зонах оккупации процедуру денацификации пришлось пройти почти четырем миллионам немцев. Хотя большинство из них прошли денацификацию благополучно, были признаны просто «попутчиками» или невиновными, среди населения заметно обострилось неприятие процедуры. Уже во время первых парламентских дебатов по поводу обращения Аденауэра к правительству в сентябре 1949 года депутат доктор Франц Рихтер, представитель Немецкой консервативной партии – Немецкой правой партии, одного из бесперспективных партийных объединений, заявил, что денацификация противоречит международному праву. Он потребовал дать второй шанс миллионам заблуждавшихся.
[(8) «В последние годы кое-кто не стесняется предъявлять всему немецкому народу обширные счета за преступления, совершенными лишь единицами из нашего народа, как это может произойти с каждым народом. И это именно единицы!»]
По мнению Франца Рихтера, политические убеждения сами по себе не могут подвергаться преследованию. Кроме того, для успешного решения гигантских задач по восстановлению отечества нельзя было отвергать всех тех, кто раньше поднимал руки и слишком громко стучал сапогами.
Против этого никто не возражал. Высказанное в бундестаге требование Рихтера отменить положение о денацификации было вскоре удовлетворено. В 1951 году парламент принял дополнение к статье 131 конституции, которое получило широкую известность под названием «131-й закон». Он предусматривал, что лица, прошедшие денацификацию и отнесенные к категории III (второстепенные преступники), могли отныне снова занимать ответственные должности чиновников и претендовать на социальное обеспечение. Освобожденные от прежних ограничений десятки тысяч «сто тридцать первых» заняли ответственные посты в органах управления и демократических учреждениях. Уже до апреля 1955 года «сто тридцать первые» в министерстве обороны составили три четверти сотрудников, во внешнеполитическом ведомстве две трети, в министерстве экономики, а также в министерстве прессы и информации правительства Федеративной республики вообще больше половины. В самом кабинете министров на протяжении многих лет работали двадцать шесть министров и один федеральный канцлер, которые до 1945 года были членами НСДАП, служили в СА, СС или гестапо.
Но эти бывшие сидели не только в министерских и депутатских креслах. Их можно было встретить в судейских мантиях и белых халатах в немецких судах и больницах, где во времена Третьего рейха они же утверждали право силы и практиковали медицину для представителей высшей расы. Не был закрыт им путь и в органы безопасности. В федеральном ведомстве по защите конституции, которое должно было защищать республику от экстремистов, чуть ли не каждый третий сотрудник был в прошлом членом нацистской партии. Теперь их называли «крепкими профессионалами». Так в пятидесятые годы были без лишнего шума сведены на нет усилия союзников по политическому очищению страны. Коричневые «камрады» проникли в самое сердце демократической Германии – просто они стали несколько старше и красноречивее. Их жертвы, снова видя своих прежних преследователей на высоких постах и должностях, не могли испытывать ничего, кроме горечи и разочарования.
Такое положение вещей вполне соответствовало позиции Аденауэра, в своей несокрушимой самоуверенности он не позволял увлечь себя никаким сомнениям. «Дорогой господин Глобке» всегда был его ближайшим помощником. Министерство по делам беженцев, переселенцев и пострадавших от войны он отдал бывшему нацистскому «специалисту по Восточной Европе» Теодору Оберлендеру. Большинство избирателей Аденауэра согласились с ним в том, что ужас Третьего рейха рассеялся. Следует похоронить его призраков, чтобы они не могли представлять опасность для новой Германии. Но это было тяжкое заблуждение – объявить прошлое умершим и думать, что вследствие этого оно исчезнет. Вместо этого в стране начали отчетливо проявлять себя силы, в феврале 1951 года повергшие в смятение Федеративную республику.