Они познакомились во время отпуска на лыжной базе семь лет назад – великан Вильгельм и изящная Хедвига. Однако с тех пор вместе провели не больше семи месяцев. Спустя короткое время после их встречи он отправился прямо из дома на фронт. Его «домом» были три его товарища по разведгруппе, войсковые разведчики, с которыми он находился вместе постоянно, пока одна военная кампания сменяла другую. [(10) Эти трое были для меня всем: родиной, семьей. Мы будто были связаны друг с другом какими-то узами, потому что очень многое пережили вместе. Мы знали друг о друге всё, изучили за много лет.] Однако Хедвига и Вильгельм не знали друг о друге почти ничего. После тяжелого ранения он служил инструктором в разных городах, в один из его приездов она забеременела. Ребенок, который стал для них проблеском надежды, через восемь месяцев родился мертвым. Вскоре Вильгельм получил приказ сформировать подразделение фольксштурма последнего призыва[43] для отправки на Восточный фронт. Последний год разлуки перенести было труднее, чем все предыдущие. Когда Вильгельм вернулся, между ним и Хедвигой были семь потерянных лет, следы войны и мертвый ребенок. [(11) Так много всего произошло, и все было уже не так, как прежде.]
Как и многие военнопленные, вернувшийся домой Вильгельм Леман страдал голодными отеками. Лицо его стало желтым и одутловатым, волосы выпадали. Это был совершенно больной человек, одетый в лохмотья. Несмотря на его измученность, оба в эту ночь не сомкнули глаз. Вильгельм спрашивал и спрашивал, ему хотелось все знать о том, как жена провела эти месяцы без него, как вообще шла жизнь, пока его не было. Не только он стал чужим для Хедвиги, она тоже была далека от образа, который Вильгельм хранил в своей памяти. Многое из рассказанного ею он был просто не в состоянии себе представить. «Он совсем как дитя», – подумала она.
Она показала ему дневник, который вела вплоть до его возвращения, решив, что так ему будет легче понять, как отразилась на ее жизни война. Она писала о своей работе на военном заводе в восточной части Берлина – тяжкий труд шесть дней в неделю; о том, как приходилось спасаться в бомбоубежищах; позже были принудительные работы на русских; о том, как воровала дрова, как доставала уголь и продукты – крутилась с утра до ночи. И рассчитывала только на себя. Многое из написанного Вильгельм понимал с трудом. Но еще труднее было смириться с тем, как она об этом писала. К несчастью, тон дневниковых записей был таким же, каким она теперь говорила с ним. Ее слова, интонации были совершенно иными, чем прежде.
[(12) «Я перестал узнавать мою жену. Потребовалось много времени, прежде чем я понял, что, пока меня не было, она научилась говорить «я». Постоянно звучало: «у меня есть», «я буду». Я же постоянно ее поправлял: «извини: у нас есть, мы будем». Мы очень медленно находили контакт друг с другом. Мы едва узнавали друг друга».]
Они были женаты пять лет, обоим уже за тридцать. Их брак, в сущности, начался только теперь. Трудно придумать более сложную ситуацию. Оба надеялись, что с возвращением Вильгельма жизнь станет легче. Но стало вдвойне тяжелее. Хедвига ощущала отсутствие в их отношениях гармонии, которой она годами с таким нетерпением ожидала. А ему недоставало того домашнего уюта, что сохранился в его воспоминаниях. Он чувствовал ее разочарование, потому что не мог соответствовать ее желаемым представлениям о мужчине. Она так долго терпела свое одиночество, мечтая о мужчине, который освободил бы ее от бремени забот. Но человек, который вернулся к ней, и сам едва ли мог найти свое место в жизни. Ни опоры, ни защиты дать ей он не мог. Рядом с ней жил побежденный, которого сначала втянули в неправедную войну, а потом заставили расплачиваться. Плечо было разбито на войне, здоровье подорвано в лагере. Великан Хедвиги съежился до крошечной тени.
В Восточно-Берлинском бюро по трудоустройству ему разъяснили, что как бывший член НСДАП он не имеет права на место банковского служащего. Однако его не выслали, а отправили на принудительные работы в пользу Красной армии. Ему предстояло грузить уголь в составе четвертого рабочего батальона в Кёпенике. У него не было ни профессии, ни денег, ни перспектив. Вильгельм Леман дошел до того, что мог быть для жены лишь обузой, но никак не опорой. Он потерял всякое уважение к себе. Какое унижение! Кто-то должен за это ответить!
Жизнерадостность Хедвиги, которая так понравилась Вильгельму тогда, на лыжной базе, теперь возбуждала гнев. Он возненавидел ее самостоятельность, казавшуюся ему издевкой. Сначала он стал просто неразговорчив. От него было не дождаться ни одного приветливого слова. Потом последовали оскорбления. Если она отвечала молчанием, то он начинал бушевать еще сильнее. Успокаивался он только тогда, когда видел в ее глазах страх. Собственная слабость делала его жестоким. Теперь он демонстрировал ей свое истинное лицо, уродливую гримасу обманутого жизнью человека. Его месть была направлена только на жену. Самый тяжелый период их брака пришелся на то время, когда нужно было приложить все силы, чтобы начать сначала. Сейчас же перед ними стояла угроза навеки потерять друг друга.
43
Фольксштурм (нем.