И вот он, нужный момент… Был, да и прошел…
— И что ты дальше хочешь делать? — спросил Бродяга, прикуривая еще одну сигарету.
— Не знаю… — я как-то растерялась от этого вопроса, потому что мысли мои дальше момента спасения от немедленной расправы от рук Марата, не шли, — наверно… Надо до Адельки дозвониться?
— Сомневаюсь, что она ответит в ближайшее время, — хмыкнул Бродяга, — судя по тому, как ее отсюда вывозили…
— Неужели родители узнали, что мы собираемся уехать? Ох… Тогда ее могут запереть где-нибудь… У нее папа тоже суровый…
— Могли, — хмыкнул Бродяга, — и, судя по всему, именно это и сделали…
Я тяжко задумалась о своем будущем. Сейчас, когда адреналин от погони и спасения схлынул, мое будущее предстало передо мной во всей своей неприглядности.
У меня были деньги, но без документов, оставшихся у Адельки, я не могла даже билет купить на поезд или самолет… Вообще ничего не могла!
Получается, что весь мой побег, все попытки освободиться и избежать замужества, превратились в пшик!
Ну не могу же я, в самом деле, оставаться тут, у Бродяги в гостях?
Значит, надо возвращаться к отцу… По родне бесполезно прятаться, меня тут же выдадут. А отец поругает, может, побьет даже, хотя не бил никогда, но тут-то я его серьезно опозорила… И заставила Марата искать себя… Если явлюсь сейчас, то есть шанс, что просто запрут где-то… А если утром, то решат, что провела ночь с каким-нибудь парнем, и… А может, это выход? Марат очень хотел меня, невинную, чтоб всласть поиграть, когда ему это будет позволено законом!
Может, просто сказать, что я уже спала с кем-то? И он отступится?
Хотя нет. Они же потащат меня к врачу…
А если…
Я посмотрела на Бродягу, задумчиво дымящего сигаретой, на его огромные руки и широченные плечи, которые даже рабочая одежда не могла скрыть, и вздрогнула. Нет. Нет-нет-нет!
Это… Это глупо. Да он и не согласится… Да я и сама… Одно дело: ровесник, или парень чуть старше, а другое… Взрослый мужчина. Он мне, может, в отцы годится…
Бродяга курил, совершенно не подозревая о моих пошлых и развратных донельзя мыслях в свою сторону, и мне стало невероятно стыдно.
Он так помог, такой человек хороший. Спас, приютил, чаем, вон, напоил… А я мысленно примеряю его для… Для этого… Может, прав был Марат, когда нашептывал мне на переменах всякое гадости, от которых тошнило? Может, я и всамом деле внутри такая?
Тут же припомнились его грязные слова: “Я тебя вижу… Знаю, чего тебе надо… И дам тебе это… Ты будешь визжать и давиться…”
Опять подкатила тошнота, и я решительно отвергла все эти домыслы.
Нет уж. Я не такая.
И не буду такой!
— Ну что ты бледная такая сидишь? — Бродяга, который, оказывается, уже несколько минут не курил, а на меня смотрел в упор, неожиданно протянул руку и провел шершавыми пальцами по моей голове. Вообще без какого-либо пошлого намека, просто поддержать. Как ребенка маленького, утешить. — Не кисни. Пока можешь тут переночевать, у меня вон, комнатка есть отдельная…
— Нет, спасибо большое, пробормотала я, пораженная легкостью и прямотой его предложения, — мне неудобно… И без того столько проблем вам доставила…
— Неудобно спать на потолке, — пошутил Бродяга, — или на улице… Я же так понимаю, к отцу ты не хочешь возвращаться?
— Не хочу… — призналась я, — он меня запрет. И больше не удастся выбраться…
— Ну вот и я от том же, — кивнул Бродяга, — так что не выдумывай. Утро вечера мудренее. Вот там каморка, правда, только кровать помещается, но неплохо, в целом. И даже окно есть маленькое… Я сейчас одеяло накину, а то у меня только два постельных, и одно стирается как раз…
— Да ничего, я так, сверху лягу… А вы где?
— Тут, — пожал он плечами, кивнув на один из топчанов.
— Но вы же… Не поместитесь?
— Ничего, мне не привыкать…
Глава 7
Бродяга ворочался на неудобном топчане, никак не мог заснуть. Конечно, он не соврал маленькой кошечке Ляле, когда сказал, что ему не привыкать к таким койкам. Приходилось, и довольно долго… Но это не значило, что он это дело приветствовал и любил. Вообще нифига. Наоборот, сны плохие снились на узком топчане, больше похожем на тюремную шконку.
Бродяга в очередной раз перевернулся, чуть не упал, сдержался, чтоб в голос не выматериться, и решил, что завтра же разберет, ко всем чертям, эти доски и сделает одну полноценную кровать. Широкую.