Но детям трудно привыкнуть к отчиму, который годится им в дедушки. Кэролайн подсматривает за ним из-под длинных волос. А Джон-Джон хоть и позволил себя приручить, но не слишком охотно. Они не могут понять выбор матери, но принимают его безропотно. Ведь это их мама, которую они любят больше всего на свете. Джеки это видит, она благодарна детям за то, что они не осложняют ситуацию открытым противостоянием.
Джеки и Ари стараются продлить свое счастье, как только возможно. Оставшись наедине, они осознают, что принадлежат друг другу. Им не нужны слова, они просто держатся за руки и улыбаются.
И все бы хорошо, но… Им редко удается побыть вдвоем. «Онассис был бизнесмен международного масштаба, причем все дела и все счета своих многочисленных предприятий он держал в голове. Его офис был там, где он в данный момент находился, а вокруг него всегда крутилась дюжина помощников, которые обращались к нему на незнакомых Джеки языках, — вспоминает Стивен Бирмингем. — У Джона Кеннеди тоже был свой двор, но тогда Джеки все же была в состоянии понять, что происходит. А вот дела Онассиса представлялись ей — как и многим другим! — такими таинственными, что она сочла за лучшее не говорить с ним на эту тему. Некоторые из помощников Онассиса были ей симпатичны. Другие — совсем наоборот. Эти последние относились к ней как к назойливой втируше, которая все время становится между ними и шефом. Они не утруждали себя любезностью, едва здоровались, а если им был срочно нужен Онассис, бросались к нему и начинали тихо разговаривать с ним по-гречески. Джеки находила это крайне невежливым. Вдобавок Онассис, как ей казалось, ставил этих людей гораздо выше ее!»
Именно здесь кроется причина непонимания, возникшего между ними: Онассис воспринимает Джеки как маленькую девочку, обожающую драгоценности, роскошь и красоту, но не видит в ней мыслящего человека. Джеки — украшение его жизни, его одалиска, его личная знаменитость, обласканная им и полностью от него зависящая. Ему кажется, что он «владеет» ею и в физическом и в финансовом смысле, и сознание этой власти наполняет его гордостью. Он стал ее господином. Он сумел осуществить то, что не удалось ни одному из ее многочисленных воздыхателей-американцев, прекрасно воспитанных, из лучших семей. Джеки нужно, чтобы ее баловали, чтобы ею восхищались. Но это еще не всё: она хочет, чтобы ее уважали. Как было под конец ее жизни с Джоном. Ей хотелось бы стать доверенным лицом Онассиса, его тайной посланницей, союзницей, которая держится в тени. Она никогда не довольствовалась ролью красивой куклы. Но мир Онассиса — это мир мужчин. Там нет места женщине. «Будь красивой, трать деньги и молчи». Других желаний у женщины быть не может. Обидно сознавать, что на нее смотрят сверху вниз, и она старается не думать об этом. Но она Принцесса, и достаточно горошины, чтобы на ее теле появились синяки.
Вначале Джеки во всем идет ему навстречу. Живет его жизнью, жизнью полуночника, обожающего ночные клубы и вечно окруженного своими помощниками. Если она противится и хочет уйти, он грозит ей пальцем или сверлит ее мрачным взглядом. И она садится на место, с тревогой сознавая, какую власть дала ему над собой. Поговаривают даже, что он сумел укротить ее, превратил гордую королеву в послушного ребенка. Она делает все, что он хочет. Иногда она пытается взять реванш, подпускает ему шпильки. Так она напоминает о своем существовании. Прилюдно высмеивает его за неумение одеваться. «Поглядите на него, — говорит она. — У него, наверно, сотни четыре костюмов, но он всегда носит в Нью-Йорке один и тот же серый, в Париже — один и тот же синий, а в Лондоне — один и тот же коричневый». Ари делает вид, будто не слышит. А Джеки кажется, что она отыграла очко.
Дело в том, что Онассис — человек очень суеверный. Если ему удалось подписать крупный контракт, он так и носит костюм, который был на нем в день подписания. Но он мог бы тем же самым попрекнуть и Джеки: ведь она целыми днями ходит в майке и джинсах.
Он никогда не говорит с ней о делах, а живет только своей империей. Очень скоро у нее возникает ощущение, что ее отодвинули на второй план. Она обижена и повторяет маневр, который использовала при Кеннеди: быстро и энергично меняет мебель и всю обстановку, заново наполняет свои платяные шкафы — так, что дверцы не закрываются. Приглашает декораторов, бегает по аукционам и покупает. Наводит красоту и уют в домах, на яхтах, чтобы у них было свое гнездышко. Но он ничего не замечает, обращается с ней как с куртизанкой либо проносится мимо, словно ветер. Он всегда в самолете, в море или у телефона. И все начинается сызнова: бесконечное ожидание, обида, чувство беспомощности.