- Нет, не хочу, - сказала она. - Родерик.
- Да! - гаркнул он.
- Приглядывай за Мортимером. Понял?
Он отрывисто поклонился.
- А теперь раздевайся и полезай ко мне, - сказала королева и стала смотреть, как он раздевается.
На следующий день в городе вспыхнул очередной бунт. Люди ненавидели эльфийскую знать, гораздо сильнее, чем свою собственную. Убив стражников у ворот, они вошли в Верхний город, протащили по нему чучело Романьи, обмазанное смолой, и подожгли у самого Паучьего замка. Бунтовщиков возглавлял один из людей Ра Мегиддо - Реггин. О нем говорили, будто он может обращать медь в золото; а еще он искусный воин, эльф и дворянин, раскаявшийся в грехах своего народа.
Мортимер сдержал свое слово.
Он принял командование над городской стражей, опередив Родерика, который никак не мог проснуться с утра, и точечным ударом рассеял толпу. Грязные, никчемные, они не смогли ничего противопоставить умелому полководцу; жалкие бунтовщики. Реггин попытался вызвать Мортимера на честный поединок. Восседая на своем черном коне, Мортимер с презрением оглядел грязного, замызганного апостола - и прострелил ему колено из арбалета.
Реггин упал, и его тут же подхватили стражники в крылатых шлемах. Его притащили в Паучий замок, извлекли стрелу, обработали колено и бросили в холодную подземную камеру.
Романья громко рассмеялась, когда услышала о его незавидной судьбе.
- Ты молодец, - сказала она Мортимеру.
Тот напряженно кивнул.
Они вновь были в покоях королевы. Вот только на этот раз с ними была перепуганная и ничего не понимающая Фьельмар. Мортимер привел ее с явной неохотой, и теперь стоял рядом, бережно поддерживая за локоть. На лице у него было деревянное, очень смешное выражение.
Весь извелся, бедолага.
Романья бы посмеялась, но ей не хотелось смущать Мортимера.
Видя, что Фьельмар устала стоять на своих разбухших ногах, Романья сказала:
- Посадил бы ее на скамейку.
- Да, - вздрогнул Мортимер.
Он приволок из дальнего угла самую тяжелую из скамей, предварительно стряхнув с нее расшитые золотом подушки, и чуть ли не силой заставил жену присесть. Сам же садиться не стал - продолжил стоять истуканом.
Романья вздохнула.
Она села рядом с Фьельмар, плечом отодвинув навязчивого Мортимера в сторону, и ласково спросила, стараясь не коситься на ее живот:
- Ты говоришь на эльфийском?
Фьельмар недоуменно хлопала рыжими ресницами.
- Она не понимает. Я говорю с ней на ее языке, - вмешался Мортимер.
- Чем тебе не угодил наш? - удивилась Романья.
- В нем слишком много согласных.
Нашел причину.
И этот живот... Он так выпирает.
- Знаешь, я хочу потрогать ее брюхо, - сосредоточенно сказала Романья, рассматривая завороживший ее живот вблизи.
- Моя королева... - в голосе Мортимера прозвучало почти физическое страдание.
- Хорошо, не буду, - успокоила она его. - Не буду.
И вновь, в который раз, у нее разболелась голова.
Романья утомленно помассировала виски.
К ее удивлению, Фьельмар внезапно протянула руку и бесцеремонно погладила ее по отросткам короны. Боль утихла. Фьельмар что-то сказала. Язык плосколобых оказался резким и рваным, похожим на низкие диалекты людей Рейнворта и Горневейна.
Фьельмар улыбнулась.
Королева была ошеломлена.
- Ей нравится твоя корона, - произнес Мортимер.
- Хоть кому-то она нравится... - сдавленно ответила Романья.
Нерукотворная корона, как и полагается, проросла сквозь ее череп через месяц после коронации и брачной ночи. Она состояла из отростков костей и причиняла ужасную боль. Чтобы хоть как-то заглушить ее, Романья пила болеутоляющее.
Но на этом странности не закончились.
Осмелев, дикарка положила мозолистую ладонь ей на плоский живот и назидательно произнесла что-то. В ее взгляде появилось сочувствие.
- Переведи, - нетерпеливо сказала Романья.
Мортимер молчал.
- В чем дело? - удивилась королева.