— Это, Лёкса, мое! Пускай стоит. — И по-хозяйски с намерением крикнул в соседнюю комнату. — У тебя готово, сестра? Пошевеливайся там!
— По какому это праву твое?
— Прошу тебя, Лёкса, поставь, ради бога. Я же сказал, что это память.
— А я не хочу, чтобы она тут стояла.
— А мне нужно… Ты должен понять. Я ведь ни на что не претендую…
Алексей шагал за Кравцом, чувствуя слабость в ногах и умышленно стараясь наступать на большие кусочки глины, катившиеся из-под сапог товарища. "Учится и философствует, — недовольный, думал он. — И фотокарточка эта тоже… Лес темный…"
Поднявшись на вершину кургана, остановились у постамента с танковой башней.
Вблизи, зарывшись носом в бурую землю, ржавели-немецкий танк с белым крестом на борту и изувеченный броневик со странной эмблемой — в полукруге силуэт всадника, берущего барьер. Тут же, под чревом броневика, серели человеческие кости — взял! Рядом в овраге валялся присыпанный песком железный лом.
Алексеи подошел к танку, провел рукой по номеру — 833; заглянул в открытый люк — оттуда дохнуло тленом и пылью.
— А простор какой неоглядный! — услышал он голос Дымка. — Какой простор!
— Ого-го-го! — крикнула Валя, чтоб услышать эхо, по вокруг простиралась такая даль, что оно не прилетело.
Глазам открывались город, Волга. На противоположном ее берегу в стеклянистой дали мреели заливные луга, синие старицы, лес. На этом более отчетливо виднелись нефтяные баки, громады заводских корпусов, рабочий поселок. В несколько рядов пролегали железнодорожные пути. По ним шли поезда: огибали курган, бежали вдоль Волги, направляясь к "Красному Октябрю".
Алексей редко задумывался над собственными поступками. Теперь же, стоя тут, на Мамаевом кургане, он как-то необыкновенно остро почувствовал — ему надо быть лучшим. Молчаливая, преданная любовь Кравца, его учеба, бесспорно нелегкая, и все, что он увидел здесь, требовали от Алексея этого. "Учиться, тоже учиться! — решил он. — Учиться хотя бы уже ради того, чтобы жить как начал…"
Он не услышал, как к нему, заговорщически перешептываясь, на цыпочках подошли Зуев, Кравец и Валя.
— О чем задумался, детина? — пропел Зуев, и они сразу втроем положили руки на плечо Алексея.
"Когда пойдем обратно, зайду на почту и дам телеграмму, подумал он, виновато усмехаясь. — Как это я не догадался раньше! Прибытков, кажись, давал своим. Да и письма Зимчуку с Алешкой написать надо". — И ему сразу стало так, словно он сбросил с себя тяжесть.
Эпилог
Старик выделялся среди делегатов своим ростом, не совсем ладно скроенной фигурой, длинными зачесанными назад волосами. Он был одет проще остальных немцев — серый в елочку пиджак, светло-коричневые узкие брюки, — и только один он был без темных очков. И Василий Петрович, отвечая на вопросы, которыми через переводчика засыпали его, невольно обращался к этому высокому старику. Тот шел, держа шляпу и трость в правой руке, и с печальным вниманием поглядывал по сторонам. На Троицкой горе, возле Оперного театра, он попросил остановиться.
Это было кстати, ибо Василию Петровичу самому захотелось взглянуть отсюда на город — вспомнилось, как несколько лет назад тут же стоял с Валей, Зимчуком, студентами.
"Что она делает сейчас? — подумал он, забывая о делегатах. — Бегает по стройкам? Или сердитая сидит над рукописью Урбановича "Опыт моей бригады" и, небось, ругает себя и его? А может, упрямо звонит тому же Зимчуку или Кухте — самым трудным авторам, которые никак не могут сдать статей о соревновании сталинградских и минских строителей?.. Вечером, как всегда, придет усталая, побледневшая, подставит для поцелуя щеку, а переодевшись, заберется с ногами на диван и затихнет там, как сурок. Потом спохватится, поманит к себе пальцем, чтоб помог встать, и они вместе пойдут на кухню готовить ужин… Она говорила, что недавно тоже приходила сюда, — посмотреть, вспомнить… Как все, действительно, изменилось здесь!.."
Привольно спускается к Свислочи молодой парк, словно перескочив ее, подходит к самому проспекту.
Справа на целый квартал тянется строгое здание суворовского училища, увенчанное скульптурами. Там, на втором этаже, когда-то обосновался и жил Алешка. "Странный, неугомонный парень, которого мало кто понимал, — думает Василий Петрович. — Где он теперь?
Кто-то, кажется Урбанович, говорил, что Алешка решил поступать в Политехнический институт. Поступит ли? Хорошо, если бы повезло. Ему больше, чем кому нужны удачи и внимание других…"
Рядом с суворовским училищем высятся еще не оштукатуренные дома — былые коробки. Левее от них, в сиреневой дымке, маячат каменные взлеты и виднеется Центральная площадь…