Что я вынес из средней школы? Прежде всего, желание трудиться, розовые мечты, веру в добро и беспредельную преданность времени, жизни.
За годы работы на Речицком лесопильном заводе кем я только не был! Относил от пилорамы ополки на концерезку, возил из мурла тачкой опилки в кочегарку, был циркулярщиком, помощником станкового, кочегаром, сортировщиком.
Работал охотно, много. Тогда мне было семнадцать. Броня на подростков была заполнена, и, чтобы поступить на завод, пришлось выдать себя за совершеннолетнего — приписать год, Но и в свои семнадцать, отработав полную смену, я грузил вагоны, участвовал в штурмах, воскресниках или усердствовал на лесоскладе около штабелей досок. Так что потом долго с левого плеча, на котором я носил горбыли и доски, не сходил нарост-мазоль, и левое плечо у меня даже сейчас сильнее.
Я полюбил завод, слаженность, что царила на нем, Было хорошо, думно среди товарищей-рабочих у станка или циркулярки. Тяжелее приходилось только зимой. По цеху носились сквозняки. В широкие ворота, через которые самотас подтягивал бревна к пилорамам, дышал заснеженный Днепр. Железо обжигало руки. Но и тогда, — если пилили березу, — чувствовалась весна, повевало хмельным березовым соком. Все искупали короткие минуты отдыха в теплой пилоточке или кочегарке, И очень радовало, когда над коньком заводской крыши загоралась алая звездочка — свидетельство, что завод перевыполнил план.
Не меньшим моим увлечением, как и прежде, были книги. Читал я запоем все, что попадалось под руку, — от Эврипида до Леонова, и уважал их очень. Я даже сейчас помню, где и как получал книги. Помню, как, открыв некрашеный покосившийся шкаф, Мария Осиповна выдавала их нам, вихрастой детворе, бережно брала с полочки, внимательно рассматривала, чтобы запомнить, какие были, — и не протягивала, а вручала их. Помню библиотеку в школе второй ступени и ту заветную комнатку со стеллажами, куда выбирать себе книги допускались только любимчики. Помню библиотеку на лесопильном заводе — молодую библиотекаршу Дору Бер, маленький при дверях столик, за которым она сидела, книжные полки и шкафы. Я забыл, где находился завком, название улицы в рабочем поселке, где жил, а вот библиотеку помню и буду помнить до последнего дня…
В тридцать втором умер брат. Тяжело пережив его смерть, я оставил Речицу и вернулся к матери в Комарин. Опять встал вопрос о будущем, и опять я отдал предпочтение не учебе, а работе.
Почему? Окончил я среднюю школу отлично. В свидетельстве-аттестате педагоги определили "уклон" — литература, рисование и почему-то химия. Значит, и здесь был выбор, было и желание учиться, В школе установилась традиция — каждый выпуск (а у нас было несколько параллельных групп) оставлял после себя большой портрет В. И. Ленина. И писать этот портрет в двадцать девятом поручили мне. Все мои закадычные друзья поступили в художественное училище — перед ними замаячило вон что! А я не захотел, подался на завод. Думалось, что учеба никуда не денется, а "повариться в рабочем котле" человеку всегда полезно. Даже необходимо — тогда ты станешь иным. Да и рабочий стаж затем обеспечит тебе дальнейшую учебу. Но почему я все же не пошел учиться, имея уже этот рабочий стаж? Сейчас мне трудно даже сказать. Видимо, все еще искал себя, у меня не было определенности в тех "уклонах", которые записал мне педсовет. Больше того, работая на лесопильном заводе, я поступил на заочное отделение Московского редакционно-издательского института, но когда редакторское отделение закрыли, отказался переходить на какое-либо другое и оставил институт вообще. Так или иначе, вернувшись на Комаринщину, я стал учительствовать — как раз бурно росли школы и учителей не хватало.
Это были славные годы — годы горения, самоотверженного труда, подготовительных и переподготовительных курсов. Ученики, школа, общественная работа… Овладевал методикой, составлял планы, давал практические уроки, работал с отстающими, ликвидировал неграмотность, выступал с антирелигиозными лекциями, выпускал стенную газету в колхозе, в сельсовете, в избе-читальне. Когда же наконец безбожники победили и церковь в деревне, где я заведовал уже учебной частью НСШ и преподавал литературу и язык, закрыли, сам снимал с нее крест. Вместе с учениками из церковного багета мастерил рамы для портретов, расписывал стены школы, рисовал учеников для галереи отличников, руководил шумовым оркестром, строил спортивный городок, лепил бюсты и целые скульптурные композиции. Да разве можно перечислить все, что делал учитель-комсомолец в первой половине тридцатых годов!