Не останавливаясь промчался товарный поезд с одним классным вагоном. В открытых дверях исписанных мелом вагонов стояли и сидели солдаты. На платформах, покрытых брезентом, угадывались очертания танков. Солдаты пели. Песня, вырвавшись из грохота, грянула на перроне, но через мгновение снова утонула в перестуке колес.
Все, кроме Понтуса, посерьезнели.
— Вы заметили, товарищи? Чем дальше развертывается наше наступление, тем упорнее танковые и воздушные бои, — сказал Михайлов. — Недавно за день подбили и уничтожили двести девяносто пять немецких танков и около сотни самолетов. Вы представляете? Нет, попробуйте представить!
— Да, многовато, — полушутливо промолвил Понтус.
Вера вздохнула.
— Боже мой, кончится ли это когда-нибудь?
— Полноте, дорогая Вера Антоновна, это же и есть конец, — убежденно сказал Михайлов. — И лучшее тому доказательство — течение нашей жизни… Нуте-ка, а ваше мнение? — неожиданно, как он это иногда делал, обратился Михайлов к Вале, которая украдкой исподлобья наблюдала за ним.
Все повернулись в ее сторону.
— Конечно, — быстренько согласилась та, восхищенно глядя на Михайлова. — Разве можно здесь сомневаться!..
Улучив удобный момент, Василий Петрович позвал жену, и они пошли по перрону.
Показался второй поезд. Могучий "ФД", выбрасывая клубы дыма, тянул длинный состав, хвост которого терялся за поворотом. Пронесшись мимо, он обдал перрон жаром, дохнул запахом мазута и отработанного пара. Грохот и перестук колес гулким эхом отдались в пустой коробке вокзала.
— Вот ты и едешь, Веруся, — невесело проговорил Василий Петрович.
— Да, Вася.
— А ты… ты не думала, что это все же бессмысленно?
Ресницы у нее дрогнули, и она просящими глазами взглянула на мужа.
— Я не героиня, Вася. Я обычная женщина, мать… Здесь мы будем только мешать тебе и мучиться сами. Кому это нужно? Ты ведь все равно будешь наезжать к нам…
Ее взгляд обезоружил Василия Петровича, но слова, которые она, скорее всего, вынашивала и приберегала специально для него, возмутили.
— Кому нужно? — жестко переспросил он. — Всем: мне, вам, работе.
— Вася!
— Нет, если так, выслушай! Ты упрекала, что я тебя мало люблю, делю себя между тобой и работой. Ну, а твое отношение ко мне, разреши спросить, это любовь?
— Вася, клянусь…
— Подожди! Я знаю, теперь там жить легче. Но я не хочу верить, что ты жена только для счастливого времени.
— Ты же сам сказал, чтобы мы ехали.
— Правильно! Но ты разве имела право соглашаться? Наоборот, ты мечтала об этом, добивалась этого.
— А Юрик?
— Его, как и тебя, тоже не мешало бы прополоскать в горе.
— Тогда я не еду…
— Нет, нет!
— Так чего же ты хочешь от меня?
— Товарищ главный! — окликнул Михайлов.
Василий Петрович оглянулся и, остывая, добавил:
— Чтоб ты подумала об этом хотя бы в первую половину дороги…
Подошел поезд. Перрон ожил, и хотя пассажиров было немного, все заторопились, двинулись к вагонам. Василий Петрович взял сына, чемодан и подался понуро за Верой, которая суетилась больше всех.
Поезд прибыл на станцию с опозданием, и дежурный по вокзалу предупредил, что стоянка сокращена. Потому, наспех попрощавшись, Василий Петрович вышел из вагона и стал под открытым окном. Вере сказали об этом, и она через некоторое время появилась у окна. Расстроенная, протянула ему руки. Нос её покраснел, на глазах выступили слезы. Уверенный, что она сейчас скажет то, чего он еще ожидал, Василий Петрович взял руку жены и припал к ней губами. Вера, как когда-то давно, поцеловала пальцы своей свободной руки, прикоснулась ими к его голове и слегка растрепала волосы.
— Ты не сердись, Вася, — попросила она, — не упрекай нас. Я буду говорить о Михайловым и в отношении тебя… — И вдруг спохватилась. — А знаешь, Вася, я все же забыла Юрин костюмчик. Он сушится на чердаке. Ты, пожалуйста, перешли его с кем-нибудь.
А Василий Петрович подумал: вот он опять остался один. И хотя это уже не пугало, как в первые дни, на сердце все же стало очень горько.
Глава шестая
На Ленинской улице внимание привлек рослый, с солдатским мешком за плечами, военный. Он шел медленно, прихрамывая, и расстояние между ними постепенно сокращалось. У Василия Петровича была хорошая зрительная память. Высокая, широкой кости фигура армейца показалась знакомой. Он напряг память и вспомнил, что видел его еще там, у поезда, среди приехавших, и тогда уже отметил себе, что этот богатырь — сержант.