— Нет. У меня нет денег.
Через несколько минут наконец пришел Энрике. На всех часах подряд пробило половину первого.
— Что-нибудь случилось?
— Нет, ничего.
— Ты здорово опоздал, больше чем на час.
— Пришлось дожидаться. Тепленькие, прямо со станка, — объяснил Энрике, хлопая себя по набитым карманам.
— Где начнем разбрасывать?
— На Олавиде, — ответил Энрике.
Они быстро зашагали прочь.
В обеденный перерыв, как обычно, рабочие собрались у заводской стены.
Гонсалес, окруженный группой фрезеровщиков, размахивал листовкой.
— Я полностью согласен с тем, что здесь написано. По-моему, можно было и похлеще!
— Верно, не очень-то много там требуют, — согласился один из рабочих.
— Мы должны прийти на работу пешком. Как сказал Хуан, не очень-то это много. Один раз, всего лишь один раз придем на работу пешком.
— А что на это скажет Лауро? — спросил один из фрезеровщиков, показывая на старого рабочего, который ковырял в зубах кусочком картона.
— Ты мое мнение знаешь. В политику я не вмешиваюсь. Политика для тех, кто ее делает. Но на этот раз можете на меня рассчитывать. Я приду пешком и в этот день и, если надо, целую неделю буду ходить.
— Этим мы никакого урона заводу не причиним. Хозяин даже ничего сказать не сможет.
Старый фрезеровщик, потолковав с товарищами, отошел и сел у стены погреться на солнце. Кусочек картона он так и не вынул изо рта.
Хоакин вертелся возле девушек. Все работницы были очень возбуждены.
— Слушайте, — говорила одна из них. — То, что сказал Хоакин, очень правильно. Мой отец тоже так думает. В этот день никто не должен ездить на трамвае.
— А у моего жениха на работе тоже раскидали листовки. Он мне даже одну принес.
— Мы можем договориться, где встретиться, и оттуда придем на завод все вместе, — предложила одна из девушек.
— Уж не воображаешь ли ты, что забастовка — это прогулка с женихом?!
— Тут тебя могут не так погладить, — рассмеялась Другая.
— Я сделаю, как все. Увижу, все идут пешком, тоже пойду пешком, а если едут, то и я поеду. Я выпендриваться не стану. Хватит с меня неприятностей. Нечего искать новых, — сказала одна из девушек.
— Ты куда? Да куда ветер дует! — пошутила резальщица Анита.
— Мы, женщины, тоже должны участвовать в таких делах, нас это тоже касается. У нас бывает побольше неразрешенных вопросов, чем у мужчин.
— Всем надо идти пешком, — напомнил Хоакин.
Подмастерья прекратили гонять футбольный мяч. Они собирали листовки у стены и засовывали их в карманы. Некоторые молча слушали разговоры старших рабочих, другие принимали в них участие.
— А мой отец принес домой такую же листовку.
— Я сегодня утром видел целую кучу листовок у входа в метро, но побоялся взять. Там торчали двое «серых».
— Как вы знаете, я из Хаэна, — говорил бывший батрак, — и у меня нет никакой специальности. Я приехал из деревни с полгода назад. Умею косить, обмолачивать хлеб, сноровисто делать любую крестьянскую работу. В деревне прошло мое детство. Там я вырос и женился. До семнадцати лет никогда не носил башмаков, только и знал, что абарки да сандалии. А ботинки никогда не надевал. Только если по праздникам.
— Тебе плохо жилось? — спросил Хоакин.
— Хуже некуда. Но не подумайте, что мне легко было вырваться из деревни. Всегда страшно расставаться с тем, к чему привык. У меня никакой специальности, а в городе батраки ни на что не годны.
— Но ты все же приехал.
— А что поделаешь? Всяк до всего доходит своим умом. Но я подался в город не только из-за плохой жизни. В деревне всегда косо смотрят на того, кто не пришелся по нраву богатеям. Как-то я набил морду одному хозяину. Вот меня никто потом и не нанимал ни на какую работу. Ни тот, кому набил, ни другие.
— А ты будешь участвовать в забастовке?
— Буду, — ответил батрак.
— А я подумаю, — сказал другой рабочий.
— Думать тут нечего. Участвуешь или не участвуешь. Вот и все.
— Да пускай он объяснит. У Гутьерреса, видно, свои резоны, чтобы так говорить, — заступился за рабочего Энрике.
— Меня устроил на завод инженер дон Педро. Если он прознает, так взгреет, только держись. Лишит сдельщины. А без сдельщины мы с семьей не вытянем. У меня на иждивении жена и трое ребятишек.
— Это важная причина, — заметил кто-то из рабочих.
— Если мы все выступим сообща, инженер ничего не сможет поделать, ни к кому никаких мер не примет. А вот если в забастовке будет участвовать мало людей, тогда другое дело. Все зависит от нас самих, а не от инженера, — сказал Энрике.