— Поехали с нами, — предложил Малыш.
— Не могу, дома догадаются, поднимут шум. Сегодня опять приду поздно. Папаша мне такую бучу устроит. И так все время ругается, что я опаздываю к обеду.
— Скажи, что гуляла, зашла в кино.
— А, пускай говорят что хотят. Я сыта по горло их укорами, повеселиться не дают. Вот увидишь, в один прекрасный день брошу их и уйду с тобой.
— Слышь, Хуан? Вот какой женщины тебе недостает! — пошутил Малыш.
— Кончайте лизаться и пойдем скорее, — заторопил Хуан.
— Сколько надо платить?
— За все?
— Да, за все.
— Три за анисовую, три за коньяк, два за красное, один сок и одна можжевеловая.
— Сколько всего?
— Погоди немного, сейчас подсчитаю. — Эмилиано написал пальцем несколько цифр на влажной мраморной стойке.
— Двадцать семь песет ровно.
Малыш бросил шесть дуро на стойку.
— Сдачу можешь оставить себе.
Они вышли на улицу Фуэнкарраль. Вечерний воздух был жарок и душен. На остановке стоял желтый трамвай. Длинная очередь выстроилась у задней площадки.
— Поедем до Гран Виа на трамвае? — спросил Хуан.
— Пошли пешком, тут близко. А то, когда я стою в очереди и какой-нибудь тип с полицейским или ветеранским пропуском лезет вперед, я со злости готова лопнуть, — заявила Долорес.
Трамвай тронулся. На противоположной стороне улицы на кирпичной стене особняка кто-то намалевал огромными буквами:
АЛЖИР И ОРАН — ИСПАНЦАМ!
— Сразу видно, что немцы побеждают. Когда у них не ладится, и эти затихают.
— А ты что, интересуешься политикой? — спросил Педро у Малыша.
— Не очень. Но все же хотел бы, чтобы немцы потерпели поражение. На фронте я был всего несколько дней, но хватит мне этого на всю жизнь.
Долорес с Малышом шли впереди в обнимку. Следом за ними — Педро и остальные.
Вскоре после смерти матери Хоакина маленькая семья едва не распалась. Мужчины уже не садились у очага в кухне, где мать обычно склонялась над шитьем, поставив подле себя корзинку с нехитрым рукоделием. Дома стало холодно и печально.
Мать умерла в первый год войны. Она угасала постепенно, как угли в очаге, словно бы и не собираясь никогда расставаться с жизнью. Женщина она была тихая и в мир иной отошла с ясной, кроткой улыбкой, с какой меркнет тихий осенний вечер. Вот такой безмятежной и мягкой осталась она навсегда в памяти Хоакина.
Уже через несколько месяцев после смерти жены Матиас почти перестал являться домой. Он был полным сил мужчиной сорока двух лет, и Хоакин понимал, что у отца появилась женщина. Юноша — ему исполнилось пятнадцать, и отцу было явно не до него — перебрался жить к тетке с дядей.
— Твоему отцу надо скорей жениться. С такой бешеной кровью, если не женится, только хуже будет, — сказала как-то тетка Хоакину.
Вскоре отец явился за сыном, чтобы снова взять его домой.
— Вот что, Хоакин. Мария будет твоей новой матерью. Нам с тобой обязательно нужен уход и женская ласка.
Несколько дней спустя после свадьбы мачеха позвала к себе Хоакина. Это была еще молодая, с живым темпераментом женщина. Матиас работал в ночную смену, и его не было дома. Мачеха лежала в постели.
В жизни бывают обстоятельства, когда мужчина может плакать не стыдясь. Мария, видя усилия Хоакина сдержать слезы, спрыгнула с кровати.
— Не принимай все так близко к сердцу. Мы с тобой поладим, станем настоящими друзьями.
Хоакин ничего не ответил, молча смотря на мачеху. На ней была очень короткая ночная рубашка, едва прикрывавшая бедра.
— Дорогой мой, — говорила мачеха. — Я уверена, что мы втроем прекрасно поладим.
— Отец мог бы и подождать немного.
— Да ты не горюй, не принимай все так близко к сердцу. У всех помирают матери, уж такова жизнь.
Мария с первых же дней всячески старалась привлечь к себе юношу. Но, несмотря на ее старания, мир и спокойствие в доме царили недолго. Матиас принадлежал к той породе людей, которым все быстро приедается, особенно женщины. У него вечно были какие-то любовные интрижки. Про потасовки Марии с мужем знала вся улица. И кумушки на все лады судачили об этих баталиях.
Позже, когда война кончилась, жизнь в семье стала еще хуже. Мария запила. Сначала она приносила вино домой и, напившись в одиночестве, заваливалась спать, чтобы ни о чем не думать. Однако со временем она взяла привычку, возвращаясь домой из магазинов, заглядывать в таверну Иларио и пропускать там стаканчик-другой.
Матиас продолжал сидеть без работы. Был он мрачнее тучи. Казалось, постарел лет на десять. Каждое утро отправлялся он в трамвайную компанию узнать, как дела с его реабилитацией. И каждое утро возвращался домой ни с чем.