Была суббота, и они вместе пошли получать жалованье. Перед окошком кассы им пришлось порядком подождать. Они шутили с товарищами, ее расспрашивали о житье в Париже.
— Да, я довольно долго была во Франции, у меня в Бордо живет сестра.
— А правду говорят про француженок?
— Я думаю, что они такие же, как все. По-моему, женщины всюду одинаковые. Ну, конечно, если дать больше свободы…
Марию всегда развлекало, когда ее расспрашивали насчет любви во Франции. Для большинства мужчин одинокая молодая женщина, пожившая в Париже, казалось, сулила неизведанные любовные утехи. И вдобавок легкодоступные.
— Ладно, Мария, мы подождем тебя у выхода, пойдем с нами пропустим по стаканчику.
— Хорошо, — согласилась она. — Пойду, если только вы меня не заговорите.
Матиас оказался рядом с Марией, когда они вышли на улицу. Стоял серый пасмурный вечер. По небу вскачь неслись тучки. Утром прошел дождь, и вода словно смыла краску с двери бара.
Часть улицы была не замощена. Рабочие, возводя баррикады, выламывали брусчатку на мадридских улицах и перетаскивали ее к передовой, к траншеям.
— А ну, первая кружка по кругу, как обычно.
Матиас был неподражаем. Неизвестно как, но он всюду успевал расплачиваться первым. Он попросил чего-нибудь на закуску.
— Нет ничего, кроме каперсов.
— Ну, раз нет…
— Нет, ничего другого нет.
На стене заведения красовался плакат военных лет, приколотый кнопками.
На плакате было изображено огромное ухо, и под ним стояла предостерегающая надпись:
ОСТОРОЖНО! НЕ БОЛТАЙ!
ТЕБЯ СЛУШАЕТ ПЯТАЯ КОЛОННА!
Мария продолжала вспоминать. Неиззестно почему, но воспоминания о тех далеких временах ярко вставали перед ее мысленным взором. Она помнила все до мельчайших подробностей.
Все сгрудились у стойки. У Матиаса был приятный голос, и он великолепно спел хоту. Среди этого шума, песен, громких возгласов, хлопков в ладоши и жарких споров Матиас нежно и ласково пожимал ей руку.
С холма Гарабитас начала бить артиллерия, то и дело раздавались взрывы. Это был методичный обстрел, он начинался всегда в одно и то же время.
— Уже начали. Вот послушайте, как сейчас им ответит «старушка».
«Старушка» была самая знаменитая пушка во всем Мадриде. По словам знатоков, она обладала неподражаемым голосом, отличавшим ее от всех остальных орудий.
И «старушка» отвечала.
— А как твой сынок, Матиас?
Матиас недавно овдовел. Жена оставила ему смуглого мальчика с чуть вьющимися волосами. Мария знала его по фотографиям.
— Учится. Ходит во вторую ступень.
— Он у тебя настоящий мужчина.
— Да, повыше меня ростом.
Матиас беседовал с Родригесом, старым вагоновожатым, про которого приятели говорили, что «у него живот больше, чем у бабы на сносях». Мария помнила, как Родригес смотрел на свои часы: высоко подняв брови и с великой важностью. Извлекая из кармана куртки свой «рос-коп», он долго рассматривал его, а затем так же важно клал обратно в карман. Делал он это поминутно, но Марии казалось, что тем не менее Родригес никогда не знал, который час.
— А как поживают твои, Родригес?
— Живут себе преспокойно в Валенсии. Я пока их не зову.
Родригес указал большим пальцем через плечо, намекая на железный дождь, льющийся на город. И важно продолжал:
— Старший сейчас в Гвадалахаре. Вчера только получил от него письмо. Хорошо потрепали они итальянских фашистов в Гвадалахаре. Кажется, некоторые драпали до самой Сарагосы.
Мария продолжала вспоминать прошлые времена. Через черный проем окна со двора доносились тысячи различных звуков.
Из крана нудно капало в раковину. «Хоть бы Хоакин починил его наконец. Уж десять раз говорила».
Донья Пруденсия возилась у себя в комнате. Дети на первом этаже, не переставая, хныкали. Мать отчитывала их за то, что они отказывались есть мучную болтушку.
Мучная болтушка. Гороховая каша. От гороха пучит, усиливается сердцебиение. Пухнут руки и ноги. А что она ест? Да самое дешевое. Кашу. Дерьмовую кашу. «Ну и собачья жизнь! Только об еде и думаешь. Проклятая жизнь, дерьмовая жизнь», — размышляла Мария, слушая, как мать отчитывает своих детишек.
Она снова приложилась к бутылке. Вина оставалось меньше половины, и оно отдавало кислятиной.
Зажглась лампочка в кухне напротив. «Какая худущая и безобразная стала эта сеньора Петра, — подумала Мария. — И это когда они хорошо зажили. Муж у нее сержант в интендантских войсках. Кофе разогревает. Хороший, настоящий кофе, не то что это дерьмо из лавочки». — Она почти возненавидела соседку за то, что та питалась лучше ее.