Каждый вечер, возвратясь домой, старуха неизменно садилась на стул в уголке столовой и наблюдала, как ужинала семья Матиаса. Она не произносила ни единого слова и довольствовалась тем, что слушала радио.
Хоакина очень раздражало присутствие старухи, которая молча наблюдала за ними.
— Вы можете разогреть себе что-нибудь на ужин, печка еще теплая, — говорила Мария.
Донья Пруденсия поднималась со своего стула и шла yа кухню подогреть чашку солодового кофе и поджарить омлет.
Поужинав, она снова возвращалась в столовую и слушала радио, пока все не укладывались спать.
Иногда по вечерам три женщины затевали разговор за мытьем кухонной посуды.
— Вы хоть на свой заработок с лотка можете прожить, — говорила Мария, обращаясь к донье Пруденсии.
— А вдобавок у вас имеются и сбережения, — вставляла Ауреа.
— У меня? Сбережения? Откуда? — возражала торговка.
— Не отпирайтесь! Я не раз видела, как вы заходили в ломбард. Наверняка имеете там счет, и немалый, — уверяла Ауреа.
— Я зарабатываю только на жизнь, сами видите. А несколько медяков, что у меня в ломбарде, так это за место на кладбище для моего бедняжки покойного мужа, царство ему небесное, да и для меня. На вечное упокоение.
— Что у вас вечное, так это выгода, — язвила Ауреа, стараясь задеть торговку. — Печку ни разу не затопите, ни нарочно, ни случайно. Вы па уголь тратите меньше, чем слепой на журналы.
— Вечно вы жадничаете, — вставляла Мария.
— У нашей Ауреа язык без костей, мелет почем зря, — зло бормотала старуха.
— А наша старуха скупердяйка, каких мало, — раздражалась Ауреа.
— Вы могли бы жить припеваючи. В кино ходить не любите, одеваться вам не надо, никому не помогаете, денег не тратите. Могли бы питаться, как настоящая сеньора, — уверяла Мария, когда ссора между квартирантками немного утихала.
— И бросьте болтать о кладбищах и боженьке. Вам же хуже, если вы себе во всем отказываете. С каждым днем деньги падают в цене. Это яснее ясного, — выговаривала Ауреа. — Вчера еще картошка была по четыре песеты кило, а сегодня уже на два реала дороже. И кто знает, что будет завтра. Через год, наверное, будет стоить, как бриллианты.
— Если на себя не тратиться, денежки, как пить дать, заберут попы или государство.
Иногда по вечерам, когда у всех было хорошее настроение, донья Пруденсия, усевшись на стуле в кухне, предавалась воспоминаниям о счастливых днях своей обеспеченной жизни.
Женщины внимали ее рассказам с истинным наслаждением.
По-видимому, уличная торговка в свое время жила на широкую ногу.
— Моего мужа, — рассказывала она, — все звали дон Педро. Был он красавец мужчина, ростом повыше Хоакина. Видный и важный. Однажды мы отдыхали в Сан-Себастьяне.
— Так вы были богатая?
— Смотря что называть богатством. Устроены, слава богу, были неплохо. Дон Педро, мой муженек, — подчеркивала донья Пруденсия, — держал часовую мастерскую и очень прилично зарабатывал на починках.
— И он вам много оставил?
— Счет в ломбарде на пять тысяч дуро.
— Пять тысяч… — присвистнула Ауреа.
— Да, это были немалые денежки в те времена. — А теперь у меня не осталось и медяка, — сокрушалась донья Пруденсия.
— Да вы не бойтесь, я у вас не попрошу, — успокоила ее Ауреа.
— Будь у меня деньги, как вы считаете, я бы жила совсем по-другому, уверяю вас. Ела бы вкусные вещи.
Рассказывая о своем прошлом житье-бытье, донья Пруденсия всегда становилась сентиментальной. Она уходила к себе в комнату, долго рылась в большом бауле и наконец извлекала из него перламутровый медальон, оправленный в немецкое золото, и очень длинные сережки, которые, по ее уверению, были бриллиантовые. Как обычно, поцеловав медальон, она говорила:
— Какие были времена! Какие времена! Как мы питались! Парной цыпленок — две песеты, а оливковое масло всего пять реалов.
— И у вас нет никого из родных? — спрашивала Мария.
— Есть два племянника, живут под Барахасом. Иногда приезжают навестить меня; все хотят, чтобы я дала им деньги. Не знаю, с чего они втемяшили себе в башку, будто у меня полно золота и драгоценностей.
— А торговля конфетами обеспечивает вас? — интересовалась Ауреа.
— Нет, больше перепадает от продажи хлеба да табака. С пачки «Идеалес» получаю три песеты, а с булки — одну. Выдаются дни, когда сбываю по четыре пачки табаку и полдюжины булок.
— Да вы здорово разбираетесь в коммерции! — с изумлением восклицала Ауреа.
В иные дни, перемывая на кухне посуду, женщины затевали спор, который, как правило, кончался ссорой. Ауреа всегда плохо отзывалась о донье Пруденсии. А старуха в свою очередь накачивала Марию, передавая ей сплетни соседки или придумывая неприятные истории. Мария, смотря по настроению, кидалась то па одну, то на другую квартирантку.