Девять часов тридцать минут. По Северному вокзалу гуляет пронизывающий сырой ветер с реки. Два солдата из железнодорожной охраны, в портупеях, с пристегнутыми к поясу мачете, разговаривают с контролером, проверяющим перронные билеты. Носильщики ожидают в буфете прибытия очередного поезда. В зале ожидания третьего класса, повалясь на деревянные скамейки, спят крестьяне. Женщина с изможденным лицом кормит грудью ребенка. Пол в зале ожидания весь заплеван, кругом окурки и грязная бумага. Тускло горит маленькая лампочка. Железнодорожники, словно призраки, проходят по темным путям с зажженными фонарями. Патруль отдела снабжения и карабинеры режутся в карты в дежурке у выхода в город, предвкушая, как они будут конфисковывать бидоны с оливковым маслом и мешки с мукой.
Да. В то время мне стукнуло семнадцать лет. А может, это было весной, тогда и все восемнадцать. Родителей моих уже не было в живых, и меня приютил дядя, дал место за столом, и ночью я спал на одном сеннике с Лусио и мечтал о Лоле.
Я пахал землю или доил коров, когда они возвращались с пастбища. А иногда без всякой цели скакал на жеребенке, которого принесла кобыла дядюшки Энрике.
В те дни я спросил как-то у Лолы, любит ли она меня. Лицо мое было измазано сажей: я жег уголь в горах. Мне очень хотелось обнять ее, как это сделал однажды Лусио. Я поцеловал ее, и меня обдало ароматом тимьяна. В глубине души я затаил обиду на Лусио за то, что он поцеловал ее первый.
Меня тянуло в город. Привлекал его кипучий ритм, желание по-иному зарабатывать на жизнь. В Пуэбла Альта время, казалось, застыло и не двигалось с места, словно наш ручеек в августе.
— Лусио, я поеду в Мадрид работать.
— Да не езди ты никуда. Сам знаешь, у нас дома всегда найдется для тебя кусок хлеба.
— Не могу же я всю жизнь прожить здесь. Ты — другое дело. У тебя земля и, кроме того, старики.
— А Лола что говорит?
— Со временем пройдет.
Вскоре он перебрался в Мадрид и забыл про свою Лолу.
Лусио Мартин ехал в вагоне третьего класса. Он спал, прикрыв лицо беретом и привалясь спиной к дверному косяку купе.
Проснувшись, он сразу же схватился за карман куртки, не украли ли бумажник. Потом посмотрел на полку. Бумажник был на месте, чемодан тоже. Он спокойно вздохнул и достал завтрак из плетеной корзины, которую сжимал ногами.
— Угощайтесь все, — пригласил он остальных пассажиров купе.
Ел Лусио медленно, отрезая маленькие кусочки хлеба навахой. Нанизав хлеб на кончик ножа, он отправлял его в рот. Покончив с едой, Лусио завернул остатки хлеба и колбасы в газету. И снова положил в корзину.
Поезд миновал перелесок, подступавший к самой насыпи. Окошко вагона, казалось, быстро убегало прочь от деревень, раскинувшихся по обеим сторонам железной дороги.
Они поехали медленней, теперь поезд останавливался на всех станциях. Металлические жалюзи сверкали в угасающих лучах солнца.
Лусио поерзал на сиденье.
— Когда едешь так долго, всегда задницу отсидишь, — сказал один из пассажиров, которому, видимо, очень хотелось завести разговор.
Лусио взглянул на говорившего. Тот развалился, занимая почти два места. Это был грузный, прилично одетый мужчина; в галстуке у него торчала булавка с перламутровой головкой.
Рядом с толстяком тихо разговаривали двое пассажиров. А под самым боком у Лусио сидела семья: муж с женой и дочь. Девушка дремала, положив голову на плечо матери.
Толстяк при галстуке тоже, казалось, дремал; в полуоткрытом рту его виднелись три золотых зуба. Пассажиры, сидевшие рядом, по-прежнему тихо беседовали.
— В самом худшем случае на дорогу заработаем, — говорил один из них.
— Управимся скоро; как только сбудем сахар, сразу же возвратимся домой.
— Могли бы на несколько деньков задержаться в Мадриде, — возразил его товарищ.
— Нет, я обещал родственнице больше двух дней не задерживаться.
— Как поравняемся с Пуэнте-де-лос-Франсесес, кидаем мешок в окно. В Мадриде, знаешь, проверяют.
— Времени еще полно. Поезд приостановится перед стрелкой.
Лусио закрыл глаза. Разговор двух пассажиров стал тише, слышалось лишь бормотание. Лусио задремал. Когда он проснулся, девушка, ее мать и толстяк с золотыми зубами оживленно беседовали.
— В Бильбао женщины свободно ходят в бар, — рассказывала девушка.
— А во Франции и многих других странах у женщин большая свобода. Но что можно на это сказать? Мне такое не нравится. Женщина должна сидеть дома, — говорил толстый пассажир.
— Ну, а я не думаю, что сходить в бар — это безнравственно, — возразила девушка.