— Сейчас вам открою.
Парочки молча вышли на улицу. Очутившись по другую сторону ограды, все нервно рассмеялись.
— Дай мне эту бумажку, я сохраню ее на память, — попросила Антония.
По улице Алькала проносились машины с зажженными фарами.
Донья Пруденсия скончалась вечером. В тот день, возвратясь домой, Хоакин заметил, что одна из створок парадного была заперта.
Он открыл своим ключом дверь квартиры. В коридоре горел свет, дверь в комнату доньи Пруденсии была распахнута настежь. У входа в спальню, прислонясь к стене, стояли двое мужчин. Хоакин узнал в них племянников уличной торговки. Они болтали и курили. Хоакин выразил им свое соболезнование. Должно быть, родственники пришли уже давно: пол коридора был усеян окурками, и табачный дым стоял столбом.
Жены племянников доньи Пруденсии сидели на стульях подле тела покойной, которую уложили на полу на одеяле. Дальше расположились Ауреа с племянницей. В коридоре вместе с мужчинами, прислонясь к стене, стояли несколько соседок.
— Совсем как живая, — говорила одна из них.
— Ну прямо как, бывало, на своем месте, на улице. Но лицо все же осунулось.
Женщина горестно покачала головой.
— Однажды я толковала с ней. Она мне все рассказывала, какая красивая у нее была жизнь. В молодости хорошо жила. Но и тогда хворь, видно, уже сидела в ней. Потом еще как-то с ней повстречалась. «Почему вы не позовете врача?» — советовала я. А она свое: «Само пройдет, у меня не на что покупать лекарства. На все божья воля».
— Не далее, как вчера, я разговаривала с нею, кто б мог подумать, что такое приключится, хотя она что-то и предчувствовала. Все говорила: «Я так устала, будто меня побили, будто я старая-престарая, зажилась на этом свете. Видите, муж мой помер и оставил меня одну. Теперь настал и мой час, мне тут делать нечего, питаюсь плохо, а тружусь, как мул. Господь бог лучше знает, что мне надо, — хоть отдохну».
Мачеха Хоакина вышла из кухни. Пахнуло горячим постным маслом, жареной рыбой.
— Все мы — ничто, — сказала соседка.
— В могиле все будем равны, — вздохнула другая.
В глубине коридора, в столовой, Матиас читал газету.
Войдя в комнату доньи Пруденсии, Хоакин невольно посмотрел на руки покойной, сложенные на животе, прикрытые белым платочком. Лицо тоже прикрывал шелковый платок; смутно виднелись заострившиеся черты.
Хоакин оглядел спальню, лица двух женщин, сидевших у одра покойной. Казалось, они шептали молитвы. Спальня была голая, без мебели. Хоакин закурил и вышел в коридор. Племянники продолжали болтать о своих делах, соседки обсуждать уличные сплетни, дороговизну продуктов, болезни и способы их лечения.
— Для пищеварения нет ничего лучше настоя ромашки по утрам.
— Надо же, какое безобразие! У меня хоть шаром покати, ничего не осталось. Я так и сказала лавочнику: «Вы самые первые спекулянты и есть!»
— Во всем виновато правительство. Мой муж утверждает, что они первые ко всему прикладывают руку. Я бы всех спекулянтов поставила к стенке и расстреляла.
— Для женщин это настоящая проблема. Пойдешь за покупками и не знаешь что взять, все страшно дорого. А муж еще недоволен едой. Я моему сказала: «Бери сам корзину, а я погляжу, что ты принесешь на пять дуро». Да посудите сами, горох — шестнадцать песет, оливковое масло — пять дуро. Хлеба, что дают по карточкам, нам не хватает, приходится прикупать две булки у спекулянтов. Прибавьте к этому свет и квартплату, вот и попробуйте свести концы с концами.
— Донья Пруденсия отвоевалась.
— Да, теперь она отдыхает.
Хоакин положил книги на буфет. Пробило девять вечера. Двор погрузился в темноту. Хоакин высунулся в окно и посмотрел вверх. На небосводе зажигались звезды, он сосчитал их — четырнадцать Всего лишь четырнадцать. На миг подумалось: а хорошо бы узнать названия этих четырнадцати звезд.
— Когда она умерла?
— Мария сказала, что в пять часов. Меня не было дома. Я сегодня в дневную смену работал.
— Кесаду уже приняли на работу? — спросил Хоакин.
— Пока нет, но ему кое-что подыскали.
Матиас поднялся, сделал знак Хоакину, чтобы он прошел в дальнюю комнату. Окно было раскрыто настежь, казалось, соседний дом можно достать рукой. Они встали у перил галереи. Внизу, в проулке между двумя домами, кровельщики деревянными молотками выпрямляли листы железа.
— Что-нибудь случилось?
— Сынок, какие сволочи! Ну и вечер они мне устроили! — воскликнул Матиас.
— Кто же?
— Да старухины племянники. Не приди я домой, они бы ободрали нас как липку. Мария рассказала, что, как только старуха преставилась, они раздели ее донага и выволокли все, что было в комнате. Даже кровать.