— Мы увезем вещи сейчас, а то придут люди на похороны и не будет места в комнате.
— Делайте что хотите, — ответил Матиас.
Пока жены племянников оставались у одра покойной, сами племянники наняли две ручные тележки и увезли каждый свою часть.
За тряпки и старую обувь им дали оптом пятьдесят дуро. Вышло совсем неплохо, хотя носильные вещи стоили дороже, но слишком уж немодные платья оказались у доньи Пруденсии. Так заявил им старьевщик.
— Такое тряпье не сбудешь и на толкучке. Берите пятьдесят дуро и скажите спасибо.
— Вот и хорошо! — сказал Мануэль. — С паршивой овцы хоть шерсти клок.
Конфеты растащили для детишек. Табак засунули поглубже в карманы.
— Медальон и сережки надо разыграть.
— На верно, хорошие, тетка вон как их берегла.
— А не лучше ли их продать? — посоветовал Антонио.
Хоакин сел готовить уроки за обеденный стол. В глубине коридора продолжали пререкаться племянники доньи Пруденсии. Соседки разошлись по своим квартирам. Антония прихорашивалась у себя в комнате. Матиас размышлял, не прогуляться ли и ему.
— Схожу навещу Кесаду, — сказал он Хоакину.
Мария хозяйничала на кухне, плотно Прикрыв за собой дверь. Хоакин перевернул страницу учебника. «Синхронные моторы, или синхронные генераторы, — это такие механизмы, у которых частота колебаний…»
Некоторое время он занимался, с головой погрузившись в учебник, повторяя про себя прочитанное, стараясь все запомнить. И вдруг с удивлением услышал свой голос, перекрывавший шум, доносившийся из коридора. По радио раздался сигнал фанфар.
— Десять часов. Передают известия, — невольно произнес он вслух.
Радиоприемник в привратницкой жужжал на весь двор, как назойливая муха. Привратник всегда включал его на всю мощь, чтобы досадить жильцам.
— Пускай послушают! Им это полезно. В доме еще полно недорезанной красной сволочи! — громко выкрикивал привратник, так, чтобы его слышали все жильцы.
— «Мирное время — это передышка для трусливых и робких людей, пасующих перед лицом истории. Кровь павших…» — отчетливо и громко читал диктор.
Антония, спускаясь по лестнице, столкнулась со священником. Он тяжело поднимался по ступеням, ухватившись за перила. Священник был тучный, средних лет мужчина. Следом за ним шел мальчик, стриженный наголо.
— Добрый вечер, — поздоровался служка.
— Здравствуй, — ответила Антония.
«Наверно, идут читать молитвы над доньей Пруденсией», — подумала девушка. Остановившись на площадке, она посмотрела вслед темной фигуре священника: рукава сутаны были высоко закатаны. «Чтобы не испачкаться, на лестнице вон какая грязища». Из-под сутаны выглядывали брюки, тоже черные.
Антония снова подумала о старой торговке сластями. Она не испытывала к ней ни сочувствия, ни даже жалости, просто ей сделалось немного грустно. Увидев скончавшуюся соседку, девушка вдруг многое поняла по-другому. Антония совсем не знала эту женщину, рядом с которой жила столько лет. У доньи Пруденсии была обычная женская доля: порой горькая, изредка радостная, как сама жизнь. Была она и девочкой, и девушкой, имела мужа и каждое воскресенье слушала мессу. Последние годы старушка жила лишь воспоминаниями, одинокая, никому не нужная. Уделом ее были теперь усталость, горечь и печаль. Жизнь, как сточная канава, захлестнула ее в своем бурном потоке. А что могла вспомнить Антония об этой почти не знакомой ей женщине, с которой едва перекинулась двумя-тремя словами, и то в редкие минуты, когда донья Пруденсия не бранилась с соседками.
— Если так жить и дальше, все погибнем, — произнесла Антония вслух.
Священник отдыхал на лестничной площадке. Он с удивлением обернулся.
— Вы что-то сказали? — спросил он.
— Нет, вам я ничего не сказала.
Антония вышла на улицу. Газовые фонари светили приятным молочным светом.
Прислонясь к фонарному столбу, ее ждал Луис. Девушка положила руку ему на плечо и улыбнулась.
Звонок прозвонил трижды. Хоакин собрался было пойти открыть дверь, но Мануэль, племянник доньи Пруденсии, уже опередил его.
Вошли священник со служкой. Мальчуган держал левую руку в кармане штанов. Он сосредоточенно пересчитывал мелочь. Племянники, прекратив спор, уставились на священника.
— Я сюда? Правильно? — спросил священник.
Никто из присутствующих и не помышлял вызывать падре. Всех необычайно удивил его приход. Жена Антонио, первая опомнившись, сказала:
— Да-да, сюда.
Священник прошел в комнату. В плошке, полной лампадного масла, трепетно горел фитилек. Плошка стояла на ящике из-под конфет. Пламя ее едва было видно, в комнате горело электричество.