Выбрать главу

Девушки из парикмахерской судачили между собой о полуплутовской, полуромантической любовной истории, в которую попала Эулалия. По всей вероятности, жених Эулалии увез свою нареченную в Барселону и, выкачав из нее все сбережения, бросил на произвол судьбы в пансионе на Виа Лайетана.

Молоденькие ученицы в белых халатах в свободное от работы время торчали у телефона, щебеча со своими женихами и ухажерами.

Зимнее солнце, белесое и нежаркое, ложилось светлым пятном на полу салона.

— Ну, девушки, хватит. Оставьте телефон.

В парикмахерскую вошла сеньора.

— Добрый день, донья Кармен.

— Проходите. Проходите, пожалуйста, сюда. Я сейчас позову Антонию.

Сеньора подошла к журнальному столику и стала листать журналы.

— Присаживайтесь, пожалуйста.

— Помойте мне голову и сделайте укладку.

Антония подтолкнула тележку с инструментами и склянками к самому креслу, в котором уселась сеньора. Затем медленно начала намыливать ей голову жидким шампунем.

— Будьте любезны, донья Кармен, откиньтесь немного назад.

Сеньора откинулась.

— А ты, Антония, продолжаешь дружить со своим женихом?

— Да, сеньора.

— Он, кажется, механик?

— Нет.

— А мне почему-то казалось, что он механик.

— Нет, сеньора. Он учится.

— Наверное, чтобы принять участие в конкурсе по замещению должностей. Мой муж говорит, что не понимает, что у нас творится. Стоит только какому-нибудь мальцу выучиться считать, как он тут же норовит устроиться в контору. На моего мужа так и сыплются отовсюду молодые люди с рекомендациями. Если хочешь, я могу постараться достать рекомендацию для твоего жениха.

— Луис учится, он студент.

— А что он изучает?

— Он хочет стать адвокатом, он уже на четвертом курсе.

— Адвокатом?

Донья Кармен даже выпрямилась в кресле, чтобы посмотреть в зеркало на лицо девушки. Руки Антонии были в густой мыльной пене.

— Ну и ну!.. Похоже, ты подцепила кого нужно. Принеси мне, пожалуйста, последний «Вог».

У соседнего кресла работал сам хозяин парикмахерской.

— Эта прядь будет ниспадать вам на лицо, — говорил он. — Теперь такая мода. К удлиненному овалу вашего лица такая прическа очень пойдет.

— Хелло, Кармен, — сказала сеньора, которую причесывал хозяин.

— Хелло, красотка.

— В воскресенье я что-то не видала тебя в Пердисесе.

— Я не пошла. Как там было?

— Хорошо. А знаешь, кого я там встретила?

— Откуда мне знать, детка.

— Пепе Арбелаиса.

— Этого, из посольства?

— Да, он теперь стал очень важной птицей. Явился с крашеной блондинкой и, такой нахал, сделал вид, будто меня не заметил.

— Как обычно. Мне очень жаль бедняжку Марию… Будь у меня такой муженек…

— И куда только девается эта девчонка, — возмущался хозяин. — Антония, принеси мне бигуди. Поверите, я прямо не знаю, куда убегают эти девчонки. У меня их четверо, но стоит лишь отвернуться, их и след простыл.

— Я ходила за журналом для доньи Кармен.

— У вас всегда на все найдется оправдание. Вы и половину не отрабатываете из тех трех дуро, что я вам плачу.

Он обернулся к обеим сеньорам.

— Они ужасно неблагодарные. А ведь приобретают такую отличную профессию…

— Послушайте, Поль. А как там в Париже?

— О, Париж, Париж! Великолепен, как всегда. Немцев уже нет.

— А мне Петэн был очень симпатичен. Я видела его на днях в кинохронике, такой старенький, с усами.

— Антония, не лей мне больше шампуня.

— Как желаете, сеньора.

— Я шью себе платье для коктейлей у Родригесов. Шелковое, много-много складок. Лиф облегающий, спина открыта.

— Антония, принеси донье Кармен сушилку и сейчас же ступай помоги дону Мануэлю.

Антония подошла к окну. За рядами деревьев возвышались здания на противоположной стороне площади. Она думала о Луисе: где он сейчас, дома или в университете. Они договорились встретиться в восемь вечера на углу у почтамта. Но время тянется так медленно, что она спокойно может считать удары пульса.

— Приготовь воск.

Пока Антония растапливает воск в фаянсовой чашке, сеньорита Веласкес поднимает юбку.

— Нам предстоит дебютировать в провинции с «Пичи», и я не хочу, чтобы у меня на ногах были волосы, это очень некрасиво. Плохо, что цензура искромсала всю пьесу. По-моему, эти цензоры с ножницами или монахи, или святоши, иначе с какой стати менять текст?

Ни дон Мануэль, массажист, ни Антония тоже понятия не имели, для чего нужно было менять текст в оперетке…