— А в браслете-то камни величиной с горох, — заметила Мария вслух.
— А ну-ка, дай я погляжу.
Молодая судомойка подошла к окошку и положила руку на плечо Марии.
— Ну, ничего особенного! — протянула она. — Это псе краска да штукатурка. Поглядела бы я на них на голых, какие они есть.
И судомойка расхохоталась над своей шуткой. Гарсиа, просунувшись в окошко со стороны зала, попытался ущипнуть девушку, но она, ловко увернувшись, хлопнула его по руке.
— Из вас уж песок сыпется, а туда же!.. С вами и с голодухи не станешь…
Десидерио, приготовив лангустов, принялся делать гарнир к ветчине.
— А ну, хватит чесать языком! За работу! Вот увидит хозяин, что вы толчетесь у окошка, влетит вам по первое число. Сами знаете, какой у него крутой нрав.
Гарсиа поставил блюда на поднос, поднял его и понес к третьему столику.
Пожилой сеньор с тонкими усиками разговаривал со своими друзьями.
— Мне передавали, что у вас замечательно идут дела. Я имею в виду компанию по продаже недвижимости, которую вы организовали.
— Ну что ты, Тино, — возразил его собеседник, — ты же знаешь, люди любую ерунду готовы назвать успехом.
— Я считаю, неплохо, если дело приносит три миллиона годовых.
— Обычные преувеличения. Сам видишь, мне приходится довольствоваться армейской машиной.
Собеседники рассмеялись шутке.
— Ох, уж этот Хуанчо! — сказал мужчина справа. Он держал руку на коленях своей спутницы. Рука была широкая, короткая и волосатая. На указательном пальце — массивный перстень.
— Хочешь бутерброд? — предложила девушка. Она держала в руке ломтик хлеба.
— С чем?
— Очень вкусный, с гусиной печенкой и сыром.
— А ты крепенькая, — говорил сеньор, сжимая коленку девушки.
— Все для тебя, солнышко.
Тино, сеньор с усиками, улыбался.
— Ты свое дело туго знаешь, Луиса.
За дальним крылом стойки два господина, по виду немцы, терпеливо дожидались, пока бармен приготовит им коктейль.
— Два «манхеттена», — заказали они.
— Это немцы, — сказал один из официантов. — Никак их не поймешь, по-испански все слова коверкают. Чего доброго, эсэсовцы. Говорят, их теперь много укрылось в Испании.
За столиком под красной скатертью, взявшись за руки, шептались двое влюбленных.
— Ты бесстыдник. Вчера я весь вечер напрасно прождала тебя. Сидела в Гавириа, а ты и не думал являться.
— Я весь вечер зубрил математику.
— Да, так я и поверила. Ври, да не завирайся. Наверно, играл в покер или пил можжевеловую.
— Ты же знаешь, что я занимаюсь как зверь. У меня нет другого выхода. Папа обещал купить мне машину, если я поступлю в автодорожный.
— И поносила же я тебя вчера!
Юноша пожал плечами.
— Послушай, дорогуша. Попроси у него с откидывающимся верхом. На днях я видела такую. Ну прямо загляденье, а капот длиннющий, как отсюда до двери. Вишневого цвета. Не машина, а сказка. Самое малое сто сорок в час дает.
Девица откинулась на стуле, с мечтательной улыбкой вспоминая автомобиль вишневого цвета. Ее красивые глазки сверкали довольством.
— Если будешь хорошо себя вести и прилежно заниматься, я позволю меня поцеловать. А знаешь, с кем я была вчера в Гавириа? С Пилюкой Санчес. Помнишь ее? Ну, как же! — сказала она в ответ на неопределенный жест юноши. — Она была моей подружкой, когда мы учились у францисканских монашек. У нее жених занимается архитектурой. И только подумай, была такая хорошенькая и тонюсенькая, а теперь разнесло — настоящая бомба.
На кухне работа шла своим чередом. Повар с помощницами не чаяли, когда наконец растает гора грязной посуды.
— Луси, а эти типы с третьего столика, должно быть, важные птицы. Швыряют монеты почем зря! Гарсиа сказал, что тот, с усиками, дал ему целых три дуро на чай. А мы, чтобы заработать три дуро, должны перемыть не меньше тыщи рюмок.
— Да, для кого жизнь мать, а для кого мачеха. От усталости с ног валишься, а что видишь на своем веку? Уж так теперь повелось в нашей стране: чуток богачей, уйма шлюх и пруд пруди бедняков.
Мария, спрятавшись за судомойками, тайком допивала остатки мансанильи из стакана одного из посетителей.
— А хорошо пахнет это вино, правда? — сказала она, притворяясь, будто нюхает стакан. В окошко просунулся официант.
— Чего же ему не пахнуть, коли оно стоит двадцать дуро бутылка, — фыркнул официант.
— Пахнет почище епископских ветров, во как! — заметил Десидерио. Стоя у плиты, он уже давно наблюдал за Марией. — Если будешь глотать все опивки, скоро налижешься, — продолжал он.