— До завтра, Мария.
— Пока, Луси, пока.
— Прощай. До завтра, — попрощались товарки.
Привычной ночной дорогой Мария пошла домой. Сначала по Кастельяне до площади Кастеляра, потом вверх по Мартинес Кампос до площади Иглесиа.
Марию тряс озноб, в желудке противно сосало. Она еще сильнее ссутулилась, засунула руки в карманы пальто. Потрогала пальцами миндаль и земляные орешки. Съела два орешка.
Открыла ключом подъезд. Прежде чем войти, посмотрела на небо. Ярким светлячком мелькнула падающая звезда. Мария невольно сказал вслух:
— Холодно. Скоро рассветет. Наступит новый день, и опять будет все по-старому.
А потом в темноте, в коридоре, у нее упал на пол ключ. На следующий день она ни о чем не помнила.
Настал день бракосочетания. Дон Хосе и сеньора Аида дожидались в помещении приходской канцелярии, когда священник освободится и приступит к оформлению их брака.
Свидетелей дона Хосе звали Флориан и Франсиско. Флориан был хозяином угольной лавки, расположенной через две улицы от тряпичной лавки дона Хосе. Франсиско служил приказчиком угольщика.
Свидетелями Аиды были также два друга дона Хосе. Официант Кеведо и один из постоянных клиентов старьевщика, некий Элеутерио, занимавшийся поставками.
Приходская канцелярия представляла собой маленький зал справа от алтаря, если стоять к нему лицом. Свет сюда проникал в большое зарешеченное окно, в которое виднелся сад. Чуть поодаль от стены стояли два стола, покрытые толстым стеклом. На столах располагались пишущая машинка марки «Континенталь», серебряная пепельница, настольное распятие и папка из черной клеенки.
На другой стене комнаты висели огромные часы в деревянном футляре, крашенные белой краской. Рядом три кружки для подаяний. Одна для благословенных душ чистилища, другая для приходских нужд, а третья для украшения алтаря перед статуей святого, чье имя, по всей видимости, Амвросий, частично было стерто.
Под часами стояли три стула с сиденьями из жесткого картона. На противоположной стене красовалась хоругвь Марианской конгрегации, еще одна кружка для папских деяний и две литографии с изображением святой Терезы и святой Изабеллы Венгерской.
На двери, ведущей за алтарь, с наружной стороны, прикрепленная кнопками, висела картонная табличка. Она извещала:
Индульгенции от двенадцати до двух
Аида не спускала глаз с двери. Не находила себе места волнуясь. Священник все не появлялся. Она нервно сжимала и разжимала пальцы рук, лежавших на коленях. Мужчины, стоя у окна, рассматривали сад и курили сигарету за сигаретой. На стульях напротив примостились три старухи с молитвенниками в руках. Они не то мурлыкали молитвы, не то размышляли о божественном и потустороннем, ибо каждую минуту испускали громкие, тяжкие вздохи, сопровождаемые возгласами: «Ах, боже мой!», причем делали это так поспешно, словно умирали от скорби или мучались в аду.
Вздохи и охи трех старушек могли вогнать в тоску и менее закаленное, чем у Аиды, сердце.
Дон Мануэль, приходский священник, только что отслужил утреннюю мессу. Он снимал в ризнице облачение с помощью пономаря, который поспешно подал ему четырехугольную шапочку-бонете.
Сестра Мария де Хесус стояла у двери в ризницу, ожидая, когда падре переоденется, чтобы доложить ему, что завтрак готов.
Дон Мануэль перешел в зальчик, смежный с ризницей, размышляя о том, что лучшей судьбы для священника, чем быть капелланом у монашек, и придумать трудно. В зальчике, да и повсюду чувствовалось страстное и даже чрезмерное увлечение чистотой и порядком, присущее сестрам во Христе. На вышитой гладью скатерти мать настоятельница расставила сервиз из тонкого фарфора, ранее принадлежавший Севильскому монастырю.
Сестра Мария де Хесус ублажала капеллана. Он жил среди монашек, как петух в курятнике. Что называется, купался во всех этих мармеладах, пышных бисквитах на сливочном масле, яйцах всмятку, добром старом вине и кофе со сгущенным молоком.
В углу стола возвышался большой кувшин с цветами, которые монашки нарезали в своем саду. Он вносил в обстановку веселую, кокетливую ноту. На стене и на консоли, покрытой тонкой материей и обшитой кружевами, величаво покоились изображения распятого Христа.
Дона Мануэля печалил взгляд спасителя, поэтому он обычно, прежде чем начать трапезу, ставил между собой и распятием кувшин с цветами.
— Дон Мануэль, жених с невестой и несколько старушек дожидаются вас, они сидят в кабинете, — сказал пономарь, появляясь в дверях.
Капеллан пил кофе маленькими глотками.