Родственники заключенных прошли в зал для свиданий с арестованными. Все стараются занять место поближе к решетке, обтянутой еще частой металлической сеткой. Нечем дышать. Пальцы стискивают проволочные ячейки, лица прижались к решетке, глаза впились в дверь, через которую должны выйти заключенные. Раздаются гулкие шаги надзирателя.
И вдруг неудержимый всплеск криков. На первый взгляд бессмысленных, непонятных. Каждый старается перекричать соседа.
— Да ты потолстел!
— Я принесла тебе яиц и немного хлеба!
— Табак! Ты слышишь? Та-бак!
— Дочка здорова, а сынок чуть прихворнул. Я оставила его у твоей сестры.
— Что ты сказала?
— Дочка здорова!
— А ты?
— Я хорошо!
— Хорошо?
— Хорошо!
— Все здоровы!
— Я нашла работу!
— Где?
— На заводе.
— Товарищи шлют тебе привет! Собрали денег на мою поездку и на передачу для тебя!
— Передай им привет!
— Как твоя учеба, Антон?!
— Математику сдал.
— У тебя есть невеста?
— Иногда гуляю с одной девушкой.
— Я говорила с адвокатом. Подадим на пересмотр дела.
— А как идут дела на воле?
Гулко раздавались шаги надзирателя. Молодые мужчина и женщина смотрели не отрываясь друг на друга, не произнося ни слова. И вдруг он, схватившись за решетку, закричал:
— Мария! Мария! Как только выйду, поженимся!
— Я будто не в себе, столько собиралась тебе сказать, а сейчас не могу и слова выдавить. Пять месяцев ждала этой встречи, все помнила, что надо сказать, а теперь вдруг забыла…
Маленькие дети то возились, играя на полу, то вдруг замирали, прижавшись к решетке.
— Не плачь, Хуанито. Смотри, вот это твой папа. Позови его.
— Папочка! Папочка!
И отец, взрослый мужчина, плакал, стискивая железную решетку.
— Скажи еще что-нибудь, сынок, скажи!
На улице, у ворот тюрьмы, воздух был пропитан светом и вздохами.
Точно изваяние, высилась посреди улицы фигура матери расстрелянного. Снова раздался ее крик, безутешный и хриплый. Две женщины держали ее под руки.
— Он был у меня единственный! Единственный! Они убили его! Но лучше пусть он умер героем, чем стал бы предателем!
Хоакин с Антоном, когда подошла их очередь, проголосовали против.
Рамиро де ла Ос Моратала, бывший участник фашистского крестового похода, бывший участник кампании в России, вошел в свою комнату. Он был высок ростом, чуть сутуловат, сухопар, с длинными, худыми руками. Лицо костлявое, с бледной кожей. Концы усов свисали вниз. Нос большой, прямой, маленькие глаза глубоко спрятаны. Веки голые, без ресниц.
— Ресницы я потерял в русскую зиму на озере Ильмень, — объяснил он.
По утрам Рамиро работал в конторе, а по вечерам — курьером на картонажной фабрике.
— Если утром я не ударяю палец о палец, — говорил он, — то по вечерам сбиваю все ноги, бегая по Мадриду. Но за утреннюю работу мне платят всего семьсот в месяц, а на них не проживешь.
Родился он в Вальядолиде. К началу гражданской войны тридцать шестого года Рамиро имел в кармане членский билет НПХО[17], немного знаний (он еще только начал учиться) и великие надежды на будущее.
Теперь ему стукнуло тридцать три. Жене его, Бланке, было чуть меньше. Дочь их звали Аделитой, и внешностью она была вылитая мамаша.
— Вы только поглядите на эту девочку, ест, как большая, а не в коня корм. Живот у нее, точно бездонный мешок. И куда только еда девается, одному богу известно. Все не впрок, — жаловалась мужу Бланка.
Рамиро с женой и дочерью поселились в комнате, которую в прошлом году оставила сеньора Аида. Они пришли по рекомендации Иларио, кабатчика с первого этажа, которому они, кажется, доводились троюродными родственниками.
В спальне стоял полумрак. Рамиро подошел к окну и открыл его.
В комнату ворвалось солнце. Свет брызнул на пол, на постель. Со светом проник и воздух, и вместе они преобразили комнату, придали ей жизни.
Рамиро оперся о подоконник и так постоял немного, затем обернулся к Аделите. Девочка была не причесана, с неумытым личиком, в тесном для нее платьице.
— Всегда шью на рост, но она так тянется вверх, что за ней не угонишься, — жаловалась Бланка Марии.
Девочка, заигравшись, наклонилась перед шкафом, заголив попку; из экономии ей даже не надевали трусиков.
Бланка готовила обед на керосинке. Дома она ходила в затрапезном виде и, хотя была в меру полна и смазлива, не вызывала вожделения у такого человека, как Рамиро, который изо всех сил старался взять жизнь за рога.
17
НПХО — Национальные профсоюзные хунты обороны, военизированная профашистская организация в Испании.