— Отдай мне поцелуй, ты проиграла, — шутил Рыбка с Эулохией.
— Если Неаполитанец не против, мы вас проводим, — предложила Эулохия.
— Нет, я не любитель бродить. Я лучше полежу рядом с графинчиком, потяну из него винцо, — отвечал Неаполитанец.
Рыбка ехидным голосом напомнил друзьям, чтобы они не очень увлекались малиной в зарослях на том берегу.
— Смотрите не объешьтесь малиной, а то потом у Пепиты начнет пухнуть живот.
— Да, насчет этого поосторожней, — рассмеялся Неаполитанец.
— Ну, а ты отдай мне поцелуй, раз проиграла, — приставал Рыбка к Эулохии.
Хоакин с Пепитой побежали к броду, чуть выше по течению реки, за римским мостом. Они перешли на другой берег по камням, выступавшим из воды.
Берег возвышался отвесной стеной с редкими уступами, за которые можно было уцепиться руками и ногами. Медленно забрались они на самый верх, откуда открывался вид на окрестности. Хоакин и Пепита посмотрели на оставшихся внизу друзей. Ребята купались. Услышав крик сверху, они приветственно замахали руками.
Другой своей стороной берег полого спускался к долине, где раскинулись заросли малинника.
Пепита и Хоакин долго, с наслаждением набивали рот сочными кроваво-красными сладкими ягодами.
И вдруг окинули друг друга долгим взглядом. Хоакин почувствовал, как желание теплой волной разлилось по всему телу, толкнуло к Пепите, его руки легли на плечи девушки. Он поцеловал ее в шею и с нежностью расстегнул на ней рубашку.
Сердце Пепиты готово было выскочить от охватившего ее восторга и испуга. Маленькие груди ее напряглись и затрепетали, как живые горлицы. Оказавшись обнаженной, она почувствовала, как жаркий порыв ветра, опережая Хоакина, опалил ее своей лаской. Неизъяснимое блаженство, какая-то неведомая сила заставили ее широко открыть глаза, в которых сияли и любопытство и страх. Пепита не слышала ни ласковых слов Хоакина, ни его нежного шепота. Сладостной и мудрой была эта любовь на маленькой зеленой лужайке среди зарослей малинника.
Вечер угасал на вершинах гор, высившихся на горизонте. Туристы торопливо собирали рюкзаки: дорога до станции Торрелодонес была долгой и крутой.
— До отхода поезда осталось двадцать минут, — предупредил Луис.
На взгорье они остановились посмотреть в пропасть. В черной бездонной глубине застрекотали первые сверчки. Чувствовалась близость реки.
По склонам карабкались еще группы туристов. Одни пели, смеялись, другие, усталые, шли молча.
В вагоне друзья быстро нашли свободное купе. Поезд дал протяжный гудок, извещая об отправлении, и всем вдруг стало немного грустно. Но тут же кто-то затянул песню, и грусть как рукой сняло.
— Приедем сюда еще!
Антон, сез у окна, принялся считать телеграфные столбы, но быстро устал от этого занятия. Тогда он начал следить за автомобилями, сновавшими по шоссе, рядом с железной дорогой.
Лас Росас. Лас Матас.
Хоакин с Пепитой не спускали друг с друга глаз. Руки их сплелись на коленях.
— Я люблю тебя, Пепита.
— И я тебя.
Эль Плантио. Посуэло. Аравака.
— Мадрид! Приехали! Мадрид!
Все кинулись к окнам. Вдали тусклыми огнями вырисовывался город. В столице недавно опять ввели ограничения электроэнергии.
Мадрид. От Тетуана до Университетского городка. Отсюда до Северного вокзала, через Лас Инхуриас, Легаспи и далее, в Вальекас, в Сан-Паскуаль и до самого Чамартина тянулось кольцо нищеты. Петля, сдавливающая город.
Навозные ямы Епископских огородов. Развалюхи в районе Клинического госпиталя. Ниши на кладбище Сан-Мартина. Пещеры в Виверос де ла Вилья. Шалаши на Эстремадурском бульваре и по берегу Мансанареса. Трущобы Куэста де ла Веги и Вистильяса. Пустыри за монастырем Сан-Лоренсо. Лачуги в Йесериас, Легаспи, на бульваре Чопера и на улице Хайме Завоевателя. Кварталы у боен. Свалки в Легаспи, кварталы Усера и Вильяверде, Оркаситас. Мусорные ямы «Китая» и «Японии». Кварталы Энтревиас. Винья Кинтана, Серро Негро и Ла Плата. Колодец дядюшки Раймундо. Холм Ареналь. Отроги доньи Карлоты. Хибары доктора Эскердо. Хижины в Аброньигале, кварталах Элипа и «Без разрешения». Стены у собора Альмуденской Божьей Матери. Кварталы Лас Латас, Камино Альто де Викальваро и Альтос де лас Вентас. Квартал Сан-Паскуаль. «Воздушный Холм». Каморки в районе «Квартала Радости» и за улицей генерала Мола. И еще тысячи мест в окрестностях города, не имеющих никаких названий.
А люди все шли и шли в город. Крестьяне из Хаэна, «хрипуны», как их прозвали за манеру говорить. Батраки Куэнки, «лишние» сезонники. «Тупаки» из Толедо. Сорийцы. Жители Ла Манчи.