— У нас на заводе, когда в получку нечего получать, потому что все выбрал в авансы, мы говорим: ну, заработал «змейку». Знаете почему? Да потому, что на конверте с зарплатой сверху пишут сумму, а внизу вычеты и авансы. Вот подобьют итог, и остается одна змейка, ну, такая закорючка, которую чертит кассир, когда тебе ничего не причитается, — разъяснял Хоакин.
Рамиро извлек из бумажника новенький банкнот. Последние пять дуро, сложенные в несколько раз, были засунуты в самое дальнее отделение бумажника. Отдавая жене деньги, Рамиро даже наклонился вперед, чтобы Бланка, не дай бог, не заметила, что он прячет от нее «подкожные».
В комнате рядом закашляла Аделита.
— Ну, что там с девочкой, Бланка! Слышишь, Бланка!
Бланка пошла в спальню причесаться. Она высунулась из двери и прокричала мужу:
— Да я уж давала ей сиропчику!
Ну, Рамиро… — Хоакин встал.
— Что?
— Да ничего. Несмотря на все твои мысли, ты неплохой человек.
— Я что-то тебя не понимаю.
— Мне любопытно знать, что ты думаешь о тех, кто родился после войны. Они совсем другие люди.
— Я тебя не понимаю.
— Я спрашиваю о людях, которые не знали гражданской войны. В один прекрасный день, будь уверен, они потребуют ответа на многие вопросы.
Рамиро ничего не ответил. Они молча доиграли партию в шахматы.
Антония складывала в чемодан вещи, которые собиралась взять с собой на следующий день. Вещей было совсем немного: зимний свитер, две смены нижнего белья, жакет, две юбки и две блузки. Две смены постельного белья. Пара новых чулок да пара старых, ношеных. Два столовых гарнитура (скатерть и салфетки), пара туфель, не считая тех, что были надеты на ней. Домашние тапочки и еще кое-какие мелочи.
Тетушка Ауреа молча взирала на свою племянницу, придирчиво следя за каждой вещью, которую Антония складывала в чемодан.
— Смотри не ошибись, не унеси что-нибудь из моего, — предупредила она.
— Не беспокойся, тетушка. Если я случайно и возьму твои вещи, обязательно возвращу, — отвечала Антония.
Спускалась ночь. В открытое окно со двора доносился шум, какой бывает в тот час, когда зажигается свет в кухнях. Женщины, как всегда, стряпая, распевали модные песенки или слушали передаваемые по радио отрывки из романов.
Рамиро уговаривал жену пойти в кино.
— Ну, что же теперь, жена, в реку, что ли, бросаться?
Хоакин отправился гулять с Попитой. Мария работала.
Антония уложила чемодан и, выпрямившись, посмотрела на тетку.
— Вот и все. Кажется, ничего не забыла.
— Нет. Ты ничего не забыла.
— Знаешь, тетя, мне даже немножко грустно стало. Не пойму почему, а грустно. Здесь, в этой каморке, столько нами прожито и пережито!
Антония оглядела стены, щель в перегородке, похожую на змею. Иногда она ночью пугалась ее и не могла заснуть. Печурку, на которой готовила обед. Сколько трудов стоило ее растопить! Кровать, где они с теткой спали, прижавшись друг к другу холодными зимними ночами. Большое зеркало в шкафу. Она смотрелась в него воскресными вечерами, когда прихорашивалась, чтобы пойти погулять с Луисом. Стул, на котором долгими вечерами просиживала за шитьем, слушая соседское радио. Без гроша в кармане, не имея возможности встретиться с женихом.
Антония научилась различать голоса соседок по интонациям, по тембру. Она вспомнила Хоакина, друга, соседа. Пьяненькую, но добрую сеньору Марию. Аиду, вышедшую замуж за старьевщика. Сколько переговорено с нею! Новых жильцов. Всех вспомнила Антония, рассматривая комнату, которую собиралась навсегда покинуть.
Тетушка Ауреа открыла шкаф и достала ярко-желтый шелковый платок и раскрашенный вручную севильский веер. Потом извлекла из кармана банкнот в двадцать дуро.
— На, возьми! Это тебе мой подарок. Другого у меня нет.
Антония не могла уснуть. Щель в стене снова казалась ползущей змеей. Тетушка Ауреа, засыпая, тихо посапывала.
— Тетя!
— Что?
— Ты не спишь? Я не могу заснуть.
— Оставь меня в покое, поговорим завтра, я устала.
Странное чувство овладело Антонией. Она уходила из этого дома, и ей было радостно и в то же время грустно.