— У Фели двое детей, сын и дочь, уже почти взрослые. Как только узнали о беременности матери, почти перестали с ней разговаривать. А я считаю, что ничего тут страшного нет. Правда, когда уже немолодая, надо быть поосторожней и уметь пользоваться разными средствами, — говорила сеньора Лаура Хоакину.
Словом, жена дона Лукаса утверждала, что все жильцы в доме сыты по горло иевзгодами и несчастьями. И при первом удобном случае не преминут выразить свое возмущение.
— Ох и заварится каша! Вот увидишь. Но вы, мужчины, все трусы, только и умеете, что языком чесать. Лукас первый такой.
Возвращаясь домой после работы, отец Пепиты доставал колоду карт из ящика комода и усаживался с Хоакином за партию туте, пока сеньора Лаура не звала их ужинать. Хоакин пришелся по душе своему будущему тестю.
— Ты, парень, ох как пригодился бы в нашем анархистском клубе!
— Меня анархизм не привлекает, я интересуюсь идеями социализма. Анархии и обреризм[20] были хороши для своего времени. Социализм и то, что последует за ним, — вот что теперь занимает людей. Но мы все находимся в одной траншее, — отвечал Хоакин.
Партнером дона Лукаса по картам был сосед из квартиры рядом. Маленького роста, лысый, с меланхоличным выражением лица. Звали его Ремихио. Как и отец Пепиты, в свое время он был ярым сенетистом.
Он мечтал о временах, когда все проблемы разрешались в стиле анархистского вождя Дуррути, прямо па улице. Ремихио придерживался крайне радикальных взглядов.
— Еще в девятнадцатом году мы помогали революции. Мы отказывались делать оружие, которое посылали против Красной Армии. А с восемнадцатого по двадцать третий сражались в Барселоне.
Иногда он говорил:
— Надо разрушить буржуазную цивилизацию, разрушить до основания. Нужно действовать прямо и открыто. Как учил Бакунин. Надо бороться за равноправие, за свободу!
— Нет, — возражал Хоакин, — вы ставите абстрактные проблемы, атакуете следствие, а не причину.
Сеньор Ремихио смягчался, лишь когда речь заходила о беспризорных детях и прочих обделенных и угнетенных капиталистическим обществом.
По профессии он был сафьянщиком.
— В Мадриде не сыщешь другого такого, как он, искусного мастера, — говаривал о своем друге дон Лукас.
И когда, сидя за обеденным столом, Хоакин с Пепнтой обсуждали свою будущую совместную жизнь, два старых анархиста с пеной у рта доказывали, что все проблемы разрешатся, если в мире восторжествует свободная любовь. Сеньора Лаура, сохранявшая на этот счет консервативные взгляды и зорко следившая за дочерьми, упрекала мужчин в том, что они своими словами и помыслами оскорбляют господа бога. Но два старых анархиста и ухом не вели, не обращая ни малейшего внимания на упреки сеньоры Лауры.
Глава семьи — сеньор Ремихио не осмеливался в открытую спорить с женой друга, несмотря на их добрые отношения, — громогласно заявлял:
— Эти христосики… вечно тянут одну и ту же песню!
Вчетвером они играли в туте. И то ли потому, что Хоакину с Пепитой попадались хорошие карты, или им просто везло, но большую часть партий выигрывали они, к вящему неудовольствию двух стариков, которые никак не могли уразуметь, как это можно выигрывать, не делая никаких подсчетов.
Иногда Хоакин оставался ужинать у Пепиты, к великой радости дона Лукаса, который непременно пользовался этой возможностью, чтобы поспорить с будущим зятем о судьбах Испании. У старого анархиста были на этот счет свои, оптимистические взгляды, и, хотя он не разделял марксистских идей, он уважал сторонников III Интернационала как всемирную силу рабочих, способную руководить борьбой своего класса.
Изредка дон Лукас сетовал на молодежь.
— Совсем сдурели со своим футболом. В нашем цеху только и разговоров, что о «Мадриде» да об «Атлетико». Я иногда так разозлюсь, что даю им подзатыльники.
— Не все такие. Есть другая молодежь, у нее заботы о более серьезных вещах, — возражал Хоакин.
— Прямо тюфяки какие-то. Не знают, где им ботинки жмут, хоть и чувствуют боль.
— Всем всего не объяснишь, дон Лукас, на то и подпольная работа. В этом ее трудности. Надо учиться на марше.
— Да, верно. Я понимаю, люди ищут уединения и принимают все меры предосторожности. Хоть на улицах и не стреляют, но бороться сейчас потрудней, чем в мое время. Может, полиция и не очень умна, зато у нее большой опыт и средства для того, чтобы до всего дознаваться.
Хоакин пристально рассматривал дона Лукаса. Он смотрел на него глазами человека другого поколения, не принимавшего участия в войне. Смотрел как на старика, уходящего из жизни, который старается понять молодежь, ибо страстно привязан ко всему земному. Хоакин сознавал, что он еще может понять дона Лукаса, но росло новое поколение, которое скажет свое решительное слово.