Отбор происходил просто: пойманных животных сажали в те канны или банки и мешочки, в которых они будут находиться во время переезда. Понемногу создавались все более суровые условия: реже менялась вода, временами выключалась воздуходувка. Кто из них выживет, получит право на въезд в Москву.
Чем холоднее вода, тем слабее обмен веществ в организме морских животных, тем легче их сохранить живыми долгое время. В хижине создавались естественные колебания температуры: что на улице, то и в комнатах. У нас дома Лариса через день топит печь, чтобы просушить помещение. В эти дни там жарко, как в бане. Даже живучие раки-отшельники обязательно дохнут спустя несколько часов.
Водолазы Володя и Анатолий по нашей просьбе набрали самых маленьких трепангов, не более семи или десяти сантиметров длиной, но и они великоваты даже для самой нашей объемистой канны. Мы повезем только трех или четырех из них. Все трепанги легко переносили неволю, отлично ели растертые в кашицу слоевища морской капусты и ульвы и подбирали со дна сосуда ил, который я соскребала для них с камней в море.
При размещении животных надо строго соблюдать правило — кого с кем можно сажать в одну банку или канну, а кого нельзя. Звезды обязательно должны находиться отдельно от всех других животных. Видимо, выделения их организма отравляюще действуют на всех обитателей моря.
Отдельно мы держим и морских ежей: они грязнули, и воду у них надо менять особенно часто; раков-отшельников лучше содержать в плоских сосудах с малым количеством воды; береговым крабам надо положить раковину или камень, под который они забираются всей компанией. Это дружные ребята, и ссоры между ними редки.
А вот про водорослевых крабов пугеттий этого никак нельзя сказать. Они доставляют немало хлопот. Если они сидят в сосуде, где положены пучки водорослей, то прячутся друг от друга и не дерутся. Но присутствие водорослей требует частой смены воды, иначе она портится. Тогда гибнут сразу все пугеттии. Если водорослей нет — вода не портится, зато крабы друг друга убивают. Утром находишь разбросанные по дну сосуда ноги, усы, спинные панцири и одного или двух наиболее сильных и ловких крабов, уцелевших в этой схватке. Но они обычно так сильно потрепаны, что их добивают только что пойманные в море новые пугеттии. Удивительно неуживчивые существа!
Для всех этих животных надо везти хотя бы небольшой запас морской воды. Решено взять пять литров. Загрязненную животными воду будем сливать и отстаивать недели две в темном месте, после чего она опять будет годна для аквариума.
Очень важно иметь хорошую воздуходувку, насыщающую воздухом воду аквариума круглые сутки. Тогда наши пленники проживут долго,
Кроме морских животных в Москву поедут древесные лягушки квакши. Их очень просил привезти наш приятель. На листьях деревьев у ручья Николай набрал десяток лягушат величиной с косточку сливы. У них длинные, «музыкальные» пальцы с подушечками-присосками на кончиках. Эти присоски помогают лягушкам удерживаться на ветках и листьях почти в любом положении, даже снизу листа.
Лягушата сидят на букете, стоящем в террариуме, и охотно едят мелких мух и комаров, которых мы для них ловим. На зеленых листьях лягушата зеленые, спускаясь на дно террариума, они становятся ржаво-бурыми, под цвет жести. Вот их перевезти в Москву будет просто. Лягушата свободно разместятся в карманном проволочном инсектарии и не потребуют никаких забот.
Заказаны билеты на самолет. Началась скучная и тяжелая работа — укладка багажа.
У нас три так называемых «гроба» — оцинкованных ящика, где лежат пойманные, фиксированные животные. В двух «гробах» формалин, в третьем — спирт. В свое время каждое животное было нарисовано, но существует правило — обязательно иметь помимо рисунка и его оригинал. Часто это необходимо для точного определения вида животного учеными-специалистами, а кроме того, нередко приходилось делать только беглые наброски цвета, не вдаваясь в подробности. Для тщательного, детального рисунка понадобится само животное.
Иной раз в спешке мы клали животных не в тот «гроб», в который следовало бы. Теперь приходится их перебирать, отделять особенно хрупких, завертывать в марлю, перекладывать. От запаха едкого формалина текут слезы, перехватывает дыхание. Кожа на руках становится тоже будто фиксированной, дубленой: резиновые перчатки давно потеряны. После этой неприятной работы Анна Федоровна отпаивает нас молоком, верным средством в случае отравления формалином.
Наконец запаяны крышки «гробов». Все наши сборы и ящики с экспедиционным оборудованием пойдут малой скоростью по железной дороге.
Рисунки и животных мы возьмем с собой в самолет. Вместе с нами уезжают Слава и московские биофизики. Они обещали помочь при перевозке многочисленных сосудов с нашим «зоопарком».
До чего же нам не хотелось уезжать отсюда, расставаться с полюбившимся Приморьем! Здесь нам нравилось все: люди, влюбленные в свой прекрасный край и в свою работу, суровая и в то же время щедрая природа. Разве можно будет не тосковать об этом синем море или забыть островерхие сопки с голубым туманом в распадках и воздушные, легкие. Как взмахи кисти китайского художника, контуры их на далеком горизонте?
Нет, нам решительно не хотелось уезжать! И все же настал день, когда пришла наша очередь прощаться с остающимися здесь друзьями. Анна Федоровна, Сергей Михайлович и Лариса пришли проводить нас на причал. Мы дали слово писать друг другу часто и подробно. И вот отходит катер, исчезает за поворотом поселок. Издали кажутся крошечными знакомые утесы в дальних бухтах.
На следующее утро мы были уже на аэродроме. Часам к одиннадцати стало жарко. Беспокоило состояние наших животных: трепанги вытянулись и лежали неподвижно длинными, тонкими червяками, непрерывно выпуская слизистые нити. Это означало, что им очень плохо. Воздуходувка подавала нагретый воздух и приносила мало пользы. Асцидии закрыли сифоны, звезды и ежи сидели на стенках мешочков, наполовину вылезая из воды. Только береговые крабы чувствовали себя отлично.
Объявили посадку. А еще через некоторое время под нами развернулась великолепная панорама побережья. Николай показал на желтоватый мыс в легкой дымке и уверял, что это Посьет.
А с другой стороны таяло в солнечном сиянии едва заметное пятнышко — остров Путятин, по словам наших спутников. Впрочем, меня можно было уверить в чем угодно — всякое представление о масштабе и пространстве было безнадежно утеряно.
Щеголеватая девушка стюардесса предложила поставить животных в подсобном помещении в хвостовой части самолета. Там было очень прохладно и спокойно, но все равно надо было следить за ними, одному подбавить воздуха, другому долить воды. Когда мы подлетали к Иркутску, животные совершенно освоились. Трепанги приняли нормальный вид, ежи занялись морской капустой, а пугеттии катались по мешочку в общей свалке, и уже отдельно лежала чья-то оторванная нога.
Прошло лишь одиннадцать часов с тех пор, как дул в лицо горячий степной ветер аэродрома и марево колыхалось над выгоревшей, пожелтевшей травой, а за окном уже знакомый московский двор, присыпанный тонким слоем тающего снега. И не верилось, что еще сегодня полыхало перед нами голубым огнем далекое и такое нам близкое Японское море.
На письменном столе лежала забытая карта Приморского края, которую мы рассматривали в вечер накануне отъезда. Вспомнилось, как я пыталась тогда представить себе эти места. А теперь карта заговорила живым и понятным языком. За ее условными обозначениями вставали знакомые очертания сопок, скал и бухт. Волны бежали по нарисованному морю, рассыпая золотые блики на вершинах подводных утесов, и глубина светилась ярчайшей синевой.
Мы вернемся к тебе, Японское море!