— Да, круто. Отдохнем. — Тут он увидел, что у нее на правой ноге тесемка развязалась, и Ружена вот-вот могла на нее наступить. — Смотрите, у вас…
— И правда!
Они, славно по уговору, вместе потянулись к завязке, склонились, дохнули друг на друга жаром, Павел на одно мгновение через вырез платья увидел белизну упругой девичьей груди. Он склонился еще ниже и долго не мог завязать тесемку…
— Ну что же вы? Дайте, сама, — она легонько оттолкнула его, быстро завязала, выпрямилась и зашагала.
Павел шел и мысленно ругал себя за то, что как-то нескладно получилось с этой злосчастной тесемкой. «Тоже мне, рыцарь!.. — Он искоса поглядел на Ружену. — Привлекательная девушка! Легкая, порывистая».
Ружена первой вбежала на вершину сопки, освещенную лучами заходящего солнца, и с радостью подставила лицо ветру. Когда Павел подошел, она взмахнула рукой:
— Вон стан второй бригады, видите? Совсем недалеко. Совершил бы прыжок, да тяжел сапожок.
Она смотрела вдаль и улыбалась: то ли мысленно была уже с теми, кому несла свежие газеты и журналы, драгоценные томики Пушкина и Лермонтова, Горького и Шолохова; то ли она думала о чем-то своем таинственно-волнующим.
«На этот раз не ошибся, — решил про себя Грибанов, — об этой есть что написать».
Под сопкой огромным кудрявым воротником простиралась березовая роща, а дальше — степь. Павел и Ружена спустились в березняк. Повеяло прохладой, ароматами полевых цветов.
— Какая красота! — восхищался Павел.
— Очень! Здесь и соловьи есть.
— Вы любите их?
— Заслушиваюсь! Соловьи, кузнечики… Вот вечером — ой! Хотите?
— Сюда, с вами?
— Да, послушать. Мы часто приходим.
У Павла было желание пойти, но…
После большой паузы он тихо, сдержанно сказал:
— Вы знаете, я немножко…
Ружена и договорить ему не дала:
— Устали? Нет, сегодня мы сюда не пойдем, по плану у нас громкая читка. Я и забыла.
До стана шли молча.
После ужина колхозники расселись вокруг костра. Ружена сначала почитала «Правду», потом взяла томик Твардовского.
— Весной мы с вами перечитывали наиболее известные произведения Симонова, — сказала она, — прошлый раз начали Твардовского. Читали поэму «Страна Муравия». Помните? Сегодня продолжим. Не возражаете?
Она обвела глазами круг, все ли расселись, и начала:
Слушает молодежь, слушают, пощипывая бороды, мужики, познавшие муки единоличника и труд колхозника, смотрят на Ружену, глотая каждое слово, и перед их взором встает одна картина за другой: едет Моргунок на своей телеге, а по полям колхозным трактора движутся… И земля все радостней и краше.
Ружена читала не торопясь, с выражением. В зареве огня пламенели ее волосы, блестели жаркими искрами веселые, с хитринками глаза.
…Костер совсем погас. В шалашах стихли смех и говор. Вот и ее голоса не слышно стало. «Значит, уснула».
А Грибанову не спалось. Он вдыхал аромат свежего сена, любовался высоким ясным небом. Над его головой сияла большая яркая звезда. Она таинственно мигала и хитренько улыбалась. «Эх ты, звездочка, звезда!..»
Потом он повернулся на бок, натянул плащ на голову и подумал: «Поговорю еще с секретарем парторганизации и — на вокзал. Домой! Теперь все ясно».
Совсем, вроде уж стал засыпать, как вдруг ему почудилось, будто Ружена склонилась над ним, вздохнула. Открыл глаза — никого нет. «Что за ерунда!» Опять закрыл глаза. «Об этой уж напишу. Сердце поможет. Скорее бы добраться».
Да, нелегко бывает корреспонденту. Ездит на чем придется, отмеривает многие километры пешком, мотается по дорогам в дождь и в бурю, в жару и в мороз; спит как попало… И все-таки быть журналистом хорошо! Забираться в разные уголки родной земли, видеть и знать своих соотечественников, слышать их речи, быть их боевым помощником, другом, участником больших трудовых дел, когда из маленьких крупиц создаются огромные массы самых различных вещей и вещиц, без которых не может жить человек.
Выспится наш друг Павел Грибанов и снова — в жизнь. И снова увидит таких же хороших людей, пытливых и трудолюбивых, и расскажет о них миру. А если увидит зло — снова его рука потянется к верному и испытанному оружию — перу.