— Как вы сюда?.. Рассказывайте.
— Я? Очень просто. — Посмотрела на Павла, согрела его улыбкой. — Во всем виноваты вы. Расписали меня… — Тут она опустила глаза, увидела на тротуаре маленький камешек и начала его носком туфли перекатывать по асфальту. Так и говорила, глядя в землю. Только изредка на мгновение поднимала глаза, чтобы подарить Павлу благодарно-смущенный, ласковый взгляд. — Во всем вы виноваты, — повторила она. — Расписали в газете, а теперь вот… Решили брошюру выпустить. Вызвали. Вчера целый день выспрашивали, что делаю да как делаю. Даже устала. — Она взглянула на Павла, широко улыбнулась: — Легче на стан с тяжелой сумкой сбегать.
— Неужели? Вы преувеличиваете.
— Завтра еще предстоят разговоры, а потом… Предложили кое-что самой написать. Им опыт нужен.
— Я рад за вас, Ружена, очень рад.
— Да что тут особенного.
— Ну как же, о вашем опыте все узнают, у вас учиться будут. Но я в этом не виноват.
— Нет, что вы, наоборот, спасибо вам. То я пошутила.
— Если бы о вас не написал я, написал бы другой. Плоды большого труда не спрячешь.
Ружена в ответ только пожала плечами. Она все так же смотрела на свою ногу, под которой беззвучно перекатывался уже вконец истертый камешек.
Но вот вдруг девушка отбросила его в кювет, тряхнула бронзовыми косами, посмотрела прямо в глаза Павлу. В это мгновение он увидел Ружену опять такой же, какую встретил впервые там, в Озерках, — красивой, гордой, недоступной. Он готов был до утра стоять и смотреть на нее. Но она засобиралась:
— Ну я пойду.
— А где же вы… Я вчера искал вас и на вокзале, и в гостинице.
— Я в Доме колхозника, в гостинице мест не было. Да я ведь и колхозница, — сказала, и в ее прищуренных глазах опять сверкнул зеленоватый огонек, который снова пошевелил в сердце Павла его тайну.
Он придвинулся ближе к ней. Вот его рука потянулась к ее косынке. Ружена видела это, но не откачнулась, не отвела его руки. А он слегка потрогал уголок косынки, затем стал его скатывать в жгутик. Но тут их взгляды встретились, Павел смутился и отдернул руку.
— Значит, вы уже пишете?
— Попробовала, не получается. Этого делать я не умею. Вот если бы вы помогли.
— С удовольствием, честное слово. Да что мы здесь стоим, идемте куда-нибудь.
— Куда-нибудь? Я иду на концерт.
— На какой?
— Вот, в парке.
— Жаль. Я хотел с вами пройтись, поговорить.
— Пошли до ворот.
— Ну, что тут, десять шагов.
— На стан вела — далеко, здесь — близко. Какой вы.
— Вот и дошли. Счастливо, — грустно сказал Павел.
— А я не пойду. — Ружена бросила на Павла озорной взгляд, улыбнулась: — Смотрите! — Она порвала билет. Лоскутки вспорхнули в сумрачном воздухе и улетели. — Идемте, я оденусь, прохладно что-то.
Она скрестила на груди руки, потерла ладонями плечи и зашагала.
Один за другим вспыхивали огни.
Павел легонько взял Ружену под локоть. Она все так же шла, сжавшись, то ли от холода, то ли от ожидания чего-то большого, неизведанного… Павел чувствовал, как от этой близости по всему телу стала разливаться нежная теплота. Она проникала в каждый мускул, переполняла сердце, она заставила быстрее работать мысль, еще острее воспринимать все окружающее, еще сильнее радоваться и… остерегаться.
Грибанов теперь уже хорошо понимал, что он Ружене тоже не безразличен. Вот она идет с ним рядом и, кажется, волнуется.
…А центральные улицы, как назло, залиты светом. Фонари торчат на каждом столбе, светят во все глаза. Горкомхоз постарался, ничего не скажешь, но при таком освещении приятно прогуливаться только с собственной женой.
Павел шел, оглядываясь по сторонам, и это напряжение, бешеный бег противоречивых мыслей, борьба радости с сомнениями и опасениями сковывали его. Он почти все время молчал. Только уж когда свернули в переулок, где не было всевидящих плафонов, Грибанов облегченно вздохнул, разговорился.
— Холодно?
— Немножко.
— Сейчас я… — он хотел снять пиджак и накинуть ей на плечи, но она воспротивилась:
— Нет, нет, уже близко, дойдем — оденусь.
Во дворе дома колхозника был маленький сад, с клумбами и простыми скамейками из массивных досок. На одной из них и провели они этот незаметно промелькнувший вечер.
Когда в окнах погасли запоздавшие огни, а утомленные за день автомобили стали пробегать по улицам города все реже и реже, Ружена встала.