Зал одобрительно загудел: «Правильно!»
— Подготовительные работы на разрезе в недалеком будущем окупятся. А мы должны заботиться о будущем.
Грибанов смотрел на главного инженера, не мигая. Лицо Соснина худощавое, узкое, а лоб широкий, крутой, угловатый, но тем, пожалуй, и привлекательный. У этого совсем еще молодого специалиста уже от лба и до макушки блестела лысина.
Говорил он неторопливо, размеренно, взвешивая каждое слово, говорил не по тезисам, а так, словно беседовал с людьми на досуге, глядя им в глаза. Только время от времени он опускал голову, внимательно вглядывался в матово блестевшие грани карандаша, как будто в них он находил мысли и фразы.
— Товарищи! А на сколько больше руды государству давать будем! Сейчас по штрекам вагонетки гоняем, руду лопатой перебрасываем, а там будем брать ее ковшом многокубового экскаватора!
— И вывозить в железнодорожных вагонах, — бросил кто-то из зала.
— Правильно. Не вагонетки, а вагоны — по сорок-шестьдесят тонн. Товарищ Чекаленко говорил: техника сложная. Да, не простая. Но пока выстроят разрез, все изучим. Пошлем товарищей на Урал, в Магнитогорск, там поучатся.
Главное, товарищи, не надо бояться нового. Давайте действовать решительно. Министерство нас поддержит. От этого выиграет не Стрекач и не Чекаленко, а Родина.
Отчетом с этого совещания Шмагин и Грибанов заняли целую страницу газеты.
Единомышленники Стрекача торжествовали.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
СЕРДЦА СТУЧАТ ТРЕВОЖНО
Утром Ружена позвонила Павлу в редакцию. Он говорил с напускной серьезностью и ни разу не произнес ее имени. Отвечал обрывками фраз:
— Сегодня? Зайду. Хорошо… Редактором? Н… не знаю, надо подумать…
«Редактором?!» — это слово заинтересовало Любу.
— Что, вам другую работу предлагают, Павел Борисович? — с деланной безразличностью спросила она, когда тот повесил трубку.
— Нет, что вы! Это… знаете, Ружена, ей предложили написать брошюру. Издательство согласно, чтобы я был редактором.
— Ну и хорошо.
— Времени нет, да и… неудобно как-то.
— Что тут неудобного? — сказав это, она покосилась на Грибанова, но… он уже читал рабкоровское письмо.
Правда, он не читал, а только смотрел на это письмо… «А что если отказаться, не брать на себя редактирование?..»
Официальный тон Павла немного удивил Ружену. «Придет или не придет?»
Ей очень хотелось, чтобы их имена хоть тут, на последней страничке брошюры, стояли рядом: автор и редактор. Навсегда! О большем она не мечтала…
Сердце стучало радостно и тревожно.
После работы Павел был у Ружены. Поздоровались. Ружена сама сняла с него шляпу, повесила на гвоздик.
— Извините, такова обязанность хозяйки дома, — и опять ожгла его улыбкой, но тут же стала серьезной.
Подошла к столу, взяла толстую тетрадь.
— Вот, за два дня написала.
Павел взял тетрадь, но продолжал смотреть на Ружену:
— Вы молодец, честное слово, Ружена… — он шагнул к ней, но она замахала рукой:
— Нет, нет, давайте работать. — Взяла у него записи. — Читать буду я, вы мой почерк Не поймете.
Павел хотел свой стул поставить рядом, она не согласилась, усадила его по другую сторону стола, напротив.
Читала страничку за страничкой.
Потом Павел высказал свои замечания по рукописи.
Час был уже поздний. Ружена встала из-за стола, подала Павлу руку:
— Спасибо вам. Завтра мне работы на целый день хватит. А потом…
— А потом я опять зайду.
— Вечером?
— Да, вот так же.
Она опустила глаза, смущенно-радостная сказала:
— Хорошо, приходите.
И тут же бросилась к вешалке, взяла его шляпу, надела на Павла.
— До свидания.
— До скорой встречи. Ружена, знаете что…
— Опять косынку? — улыбаясь, погрозила ему пальцем: — Идите.
…И на следующий вечер снова читали, правили, дополняли, редактировали. Сидели — она по одну сторону стола, он по другую.
Павлу захотелось подойти к Ружене. Он встал. Облокотился на стол, и его лицо приблизилось к лицу Ружены. Он рассматривал ее волосы, лоб, ресницы, щеки. Вот его глаза скользнули на подбородок, губы, грудь. Опустил глаза, сел.