В комнате — настороженная тишина. Проходит минута-две. Павел соединяет концы разорванных мыслей, начинает развивать их, вести повествование, но в этот миг снова: хрум, хрум… Он пытался не слушать, но неторопливый, крадущийся хруст, не спрашиваясь, настойчиво лез в уши, и Павел никак не мог сосредоточиться.
И Павлу начинало казаться, что Аня нарочно так ест, чтоб позлить его. Он склонился над книгой, заставляя себя читать. В комнате раздавался тот же хруст, раздавался совсем близко, рядом, вот здесь, возле самого уха.
Павел несколько раз порывался сказать «перестань», но не хотелось огорчать ее, она и без того уж… А нервничать ей нельзя.
Он вышел на кухню. Налил чашку густого чая, выпил. Снова сел за стол и стал перечитывать рукопись.
Аня услышала шепот мужа, догадалась. Отодвинула тарелку с морковью, посмотрела на Павла — пишет. Брови сдвинуты, на лбу складки. Вот перестал писать, подумал, что-то прошептал, и снова его рука строчит. Слышно, как, шурша, бежит по бумаге новенькое, острое перо.
Резкий толчок сына заставил Аню встрепенуться. «Подойти к Павлу… прервется, заодно отдохнет… Устал, наверно».
Но она так и не решилась, хотя ей очень хотелось мужу сказать, как их озорник бушует.
С машинки получилось больше пятидесяти страниц. Павел за голову схватился: куда тут в газету — целая брошюра. Тогда он решил эту рукопись предложить лекционному бюро, а для газеты оставить самые «выжимки».
Еще три вечера потратил. Пытался сделать подвальную статью — не вышло. После безжалостных сокращений осталось десять страниц. Прикинул: примерно, три коленки на газетной полосе. Это допустимо.
Утром шел в редакцию возбужденный, не чувствуя земли под ногами, словно на крыльях. Перед его глазами то появлялись, то исчезали страницы истории.
…Караваны в Китай движутся… Россия вышла к океану!..
Нет, не зря перечитал горы книг, исписал стопы бумаги… Сколько радости, однако, дает человеку труд!.. Интересно, как Ряшков воспримет статью?
В коридоре Грибанов встретил Шмагина, радостно сообщил:
— О музее кончил.
— У-у, брат! Поздравляю.
— Сегодня сдам редактору.
Павел направился было в свой кабинет, но Шмагин взял его за рукав, придержал:
— Один щекотливый вопрос есть, поговорить надо.
— Сдам материалы в номер, зайду.
…Сначала Шмагин заговорил о делах. Спросил, сдал ли статью, сообщил, что рудничный вопрос в Москве все еще не решен, но предложением заинтересовались, рассматривают, значит, дело стоющее.
— Недаром переживали! — Он улыбнулся, но тут же посерьезнел.
— А теперь вот о чем, Павел Борисович. Ты жену любишь?
— Разумеется…
— И Ружену тоже?..
— Я не понимаю.
— Как это не понимаешь? — Шмагин ткнул пальцем в дужку очков и уставился на Павла. — Две любви в одном сердце. Ах, какое оно у тебя большое! Будешь ходить этаким многолюбом…
Павел вспыхнул.
— К чему это ты? Допустим, что что-то и было. Но это вас не должно беспокоить. Сам переживаю, сам разберусь, сам все улажу.
Дверь кабинета отворилась, вошла Люба. Она сердито посмотрела на Павла, сказала:
— Вас к телефону.
— Откуда?
— Из района.
— Скажите, что он занят, — ответил за него Шмагин.
— Я просто не понимаю. У тебя ведь жена — золото, — продолжал начатый разговор Шмагин.
— Это уж мне лучше знать, — оборвал его Павел. — Со стороны — все жены хорошие… Она, может… светит, а не греет…
— Но ведь…
— Что ведь, ну что вы… Семью разрушать я не собирался, не думайте.
— Еще бы, семью разрушать!.. Но покой ее нарушил. Ты коммунист и должен знать, что за семейное счастье тоже надо бороться. Хорошую семью создавать надо!
Когда Грибанов сел за свой стол, Люба сердито спросила:
— Как, побеседовали?
— Да, побеседовали. Что же, и вы теперь будете пилить меня?
— Ах, обидно, горько?.. Тогда извините уж, побеспокоила вас. Но я… я думала… — Люба быстро встала из-за стола и почти выбежала из комнаты, так и не досказав, что она думала.
После ужина он лег на кушетку, стал перебирать газеты.
Бегло просматривал заголовки, темы, фотоснимки, читать не хотелось. Мысли метались…
Решил почитать более увлекательное, чтобы забыться. Подошел к полке. Вот Чехов. «Здравствуй, Антон Павлович…» Все такие же добрые глаза… Бородка, усы. А пенсне? Чудно, они похожи на маленький велосипедик: одно колесо уже перекатилось через переносицу, а другое еще нет… Чехонте!..