К вечеру он, наконец, связался со всеми. Зав. отделом писем проверяет жалобы в Боркинском райисполкоме. Везюлин передал информацию о строительстве скотных дворов в колхозе имени Кирова. Обещал завтра выехать.
Но редактор уже занят был другим.
Он развернул только что полученную из областного отдела сельского хозяйства сводку и начал водить по ней карандашом, вслух размышляя:
— Так, так, этот на первом месте, хорошо. Этот на втором, третьем… Ага, вот Шеловугинский район. У-у, как отстает! Уж больно задиристый там секретарь. Выступал, критиковал газету — тоже что-то понимает в нашем деле…
Нажал кнопку.
— Позовите Грибанова.
Сказал и подумал: «Сразу двух зайцев убью. Отстающий район разгромлю и докажу, что острых и принципиальных журналистов люблю и уважаю».
Пришел Грибанов.
— Здравствуйте, Иван Степанович!
— Приветствую вас, садитесь. Важное дело есть. Шеловугинский район сорвал хлебозаготовки. Сами понимаете, что это значит. Езжайте, разберитесь, чем там руководители занимаются.
— Так это же… Сельхозотдел у нас есть.
— Наш сельхозотдел… Зашился он. Да и… скажу вам откровенно: материал должен быть боевым, наступательным. Вы сумеете, вас-то уж критике не учить! Пусть все знают, что мы с вами здесь не бочки катаем.
Павел сначала удивился, но тут же догадался: «Наверное, протерли с песочком, подействовало. Богунцов — это тебе не Щавелев».
— Я бы не против, Иван Степанович, но у меня жена…
— А что? У нас у всех жены.
— Родить должна.
— Ну, товарищ Грибанов, в нашей стране ежедневно рождаются тысячи, а дела от этого не страдают и не должны страдать, — уговаривал, а сам думал: «Ничего, поедешь, как миленький, будешь помнить».
— Но ведь она одна остается.
— А что, ваша жена — в далеком таежном хуторе?
— Но…
— Товарищ Грибанов! Роддом — рядом, на квартире телефон, соседи, ваши товарищи, коллективы редакции, радиовещания, смотрите семья-то какая! А вы говорите — жена одна, это смешно.
— Вам, может быть, и смешно, а мне — не очень.
— И потом, уважаемый, когда вы уходили э… э… редактировать брошюру, то, наверное, не очень беспокоились о жене.
— То совсем другое дело.
— Как это другое? Туда можно, а за материалами для газеты нельзя? Холодно, далеко, трудно, пусть едут другие, а я побуду дома, в тепле. Так, что ли?
Редактор замолчал. Закурил, долго широкими взмахами руки гасил давно потухшую спичку, а сам все поглядывал на Павла. Встал:
— Вопрос ясен, — сказал редактор. — Садитесь на поезд и до Светенска. Там переправа, говорят, еще работает, река не стала. А дальше — на машине до Шеловугино. Дело совершенно неотложное. Критику в газете надо развивать. Вы же на партийном собрании были? Вон мне как надавали. И правильно, справедливо. Но что я один. Вот давайте вместе выполнять решение собрания.
Редактор вырвал из своего блокнота листок, торопливо набросал несколько слое, расписался, подал Павлу:
— Вот вам приказ. Получите в бухгалтерии командировочные и — в дорогу. Поймите, Павел Борисович, что для нас с вами дело — прежде всего.
И уже вдогонку Павлу добавил:
— Передайте жене, что «Победа» — к ее услугам, если что — пусть сообщит.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
КРУШЕНИЕ НАДЕЖД
Вечером посыльный сельсовета принес Ружене телефонограмму — ее вызывали в издательство. Такая радостная весть! Да, она завтра же поедет в областной центр, прочитает странички своей брошюры, подпишет и — в печать. А главное… там Павел!
Она в этот же вечер постирала свои блузки, платки, достала из шкафа и почистила пальто, зимнюю шапочку: в Озерки заглянул уже октябрь. Потом Ружена взяла с тумбочки деревянную резную шкатулку — подарок молодых колхозниц в день ее рождения, — разыскала два письма Павла. Он их прислал еще летом, вскоре после приезда в село. Правда, в них нет и намека на любовь, речь идет все о библиотеке, читателях да о беседах с колхозниками. Но все-таки… это — его письма, каждая буква выведена его рукой. Перечитала их, поцеловала и положила обратно.
Ну вот, осталось только скоротать ночь, и — станция, вагон, город!
Уже накинув на себя ночную сорочку, Ружена подошла к зеркалу, что стояло в углу комнаты на тумбочке, посмотрела на себя — не хуже ли стала? Нет! Вроде все такая же, только вот… глаза почему-то ввалились.