— Тебе холодно? — спросила Люба.
— Нет. Это я так. Смотри, тополь как фосфорный. Красиво!
— Да. Сияет. Сюда бы еще деда Мороза.
— Бородастого, улыбающегося.
Опять замолчали. Уже подходили к парадному подъезду. Аня смотрела в освещенные окна родильного дома, ее широко открытые глаза светились счастьем и чуть заметной тревогой.
В просторном, светлом коридоре, приемной было пусто. Люба осмотрелась. Слева над столом — звонок. Нажала кнопку. Со второго этажа торопливо спустилась сестра — женщина лет сорока, вся в белоснежном, на ногах зеленые «коты» — ночные мягкие туфли. Она окинула взглядом Аню, слегка поклонилась ей и сказала:
— Сами поднимитесь? Вот сюда.
Подхватила Аню под руку и повела по широкой лестнице. Любе сказала:
— Подождите здесь, одежду вынесу.
— Хорошо, хорошо. Аннушка, до свидания, счастливо.
Аня повернулась вполоборота и уже через силу улыбнулась:
— Спасибо, Люба, Павлу сообщи.
Грибанов с дороги, как всегда, в первую очередь зашел в редакцию районной газеты. Здесь его ожидала телеграмма Любы. Схватил вчетверо сложенный листок с наклеенными строчками, руки задрожали, сердце остановилось.
«Аню увела роддом Все порядке не беспокойтесь Бондарева».
Сердце опять заработало, только билось сильнее обычного. «Все в порядке», а родила или не родила? Что же ты, Люба?
Сел, расстегнул ворот кителя. Еще раз перечитал телеграмму, помянул недобрым словом Ряшкова. «Это он назло, выждал момент… И я хорош — сел и уехал».
Стиснув зубы, он скомкал телеграмму, швырнул ее на стол и уставился в окно.
«Спасибо тебе, товарищ Ряшков, спасибо».
Телефонистка попросила еще подождать. На почте было тесно и шумно: тут принимают заказную корреспонденцию, переводы, тут же сберкасса, тут же переговорный пункт.
Грибанов вышел на улицу, и его охватило морозным воздухом. Холод забрался за ворот, в рукава, добрался до спины. По всему телу бисером пробежала дрожь. Павел сжался, поднял воротник шинели.
На почту беспрерывно заходили и выходили люди. Когда открывалась дверь. Павел слышал надрывающийся голос телефонистки, которая все время кому-то кричала, кого-то просила, кого-то пробирала, умоляла, угрожала или вдруг, устав от крика, тихо, монотонно повторяла одно и то же: «Я Шеловугино, я Шеловугино… Алло, алло, я Шеловугино…»
Настроение у Грибанова было скверное. Разговор с Аней все еще не состоялся, впереди — длинная дорога по колхозам. Тут здоровье еще. С утра сегодня Павла сильно знобило. Он боролся с простудой, побаиваясь, как бы она не свалила его.
«Вот так командировка выпала, — думал Павел. — Ну, ничего. Главное — не поддаваться. Нет, не поддамся. Когда человек смеется — болезнь плачет».
В этот миг дверь почтового отделения распахнулась и Грибанову крикнули:
— Вас вызывают…
Павел схватил трубку, по привычке подул в нее, затаив дыхание. Но в трубке лишь глухо, тревожно и разноголосо гудели застывшие в степи провода, «наверное, соединяют…»
— Говорите, Шеловугино, говорите, — послышалось в трубке, и снова пение проводов: зим… зим… зим… зум… зу… у… у…
Но вот!
— Аня, Аннушка!
— Какая Аннушка? Это роддом. Кого вам?
— Мне Аню… Нет, нет, у вас лежит Грибанова Аня, так как ее… ну… положение. Когда поступила?.. Гм… видимо, вчера.
— Да вы что?
— Сестрица, я из района, в командировке я, понимаете. Узнайте, пожалуйста, кто…
— У Грибановой?.. Пока еще неизвестно…
— Что неизвестно?..
Но тут ворвался суровый женский голос:
— Шеловугино, кончайте разговор…
— Девушка, одну минутку, — взмолился Павел, но сухой, неумолимый голос повторял:
— Шеловугино, Шеловугино, дайте секретаря райкома партии. Секретаря райкома…
Грибанов шел к райисполкому и ворчал на телефонистку.
Вечером Павел попросил телефонистку перенести его разговор назавтра, в первую очередь. Ночь почти не спал.
Утром прибежал в райисполком, когда еще никого из служащих не было. Напомнил о себе телефонистке, положил трубку, стал ждать. В исполкоме — тишина. Только изредка глухо постукивало о пол ведро, переставляемое уборщицей в каком-то кабинете, да электросчетчик в коридоре пищал, как оса, попавшая в цепкую паутину.
Потом снова позвонил, спросил, — линия все еще была занята. Теперь уж решил сидеть с трубкой у уха и ждать, пока не вызовут город. Подперев левую щеку, уставился в окно… Звонок. Телефонистка «обрадовала»: «Город ответил, роддом молчит. Еще попробую…»