Он опять сидит неподвижно, телефон упорно молчит.
Это молчание роддома наводило Грибанова на тяжелые мысли о жене. В его воображении с молниеносной быстротой одна за другой создавались тревожные картины.
…В дежурной давно уже звонит телефон, но в комнате пусто, ответить некому. Сестра занята. Вот она в палате Ани, суетится около нее, потом убегает, вспотевшая, встревоженная.
Аня вытянулась, ухватилась руками за края койки, как будто боится, что вылетит из нее. Металл врезался в руки, пальцы побелели. Ее русые волосы рассыпались по подушке, на висках мелкие кудряшки смокли от пота. Где же врач? Просит пить. Вот уже кричит… «Кто там, кто?»
Павел вздрогнул, провел по лбу рукой, опомнился, продул трубку, но на другом конце провода снова замолчали.
Против окна двухэтажный дом. На крыше широкая труба, из нее валит густой, черный дым.
— Алло, роддом, роддом! — повторял Павел в трубку, но слышал только редкие, тяжелые удары своего сердца и видел черный дым. Вдруг в трубке что-то забулькало, забрякало, кто-то сказал:
— Да, да…
— Это роддом? — встрепенулся Павел, — Девушка, э… — А провода гудят и чуть слышны слова: «Эту переводите в первую палату, а новенькую сюда…» Потом посторонний голос смолк, в трубку начали дуть. — Да, слушаю, — уже более спокойно заговорил женский голос, — слушаю вас.
— Девушка, девушка…
— Да какая, бог с вами, девушка… Ну что вам?
— Как Аня, Грибанова Аня? — задал этот вопрос и сам забоялся ответа. А женщина, как назло, медлит: закашлялась, снова с кем-то заговорила, пошелестела бумагой.
— Аня Грибанова? — переспросила она. — Родила. В шесть часов.
— А… кто, кто?
— Сын родился. Самочувствие хорошее.
— Сын!
Вскочил со стула, а сердце-то!.. «Сын, — шептал он, — сын, Валерик!»
Широко раскрытыми глазами Павел смотрел на большое село. Дым над соседним домом становился все белее и белее, а потом где-то далеко на востоке выглянуло солнце, его лучи полоснули по вершинам деревьев, по крышам домов, пронизали белый дым, который теперь легкой розовой вуалью повис над огромным корпусом жилого дома.
Павел сбежал по лестнице вниз, у двери увидел старика-охранника, схватил его и начал трясти.
— Дедушка, сын, сын!
— Што, што?
— Сын родился у меня, то есть у моей жены, сын!
— А, сын. Ну и слава богу. Сын в доме — счастье в семье.
Павлу казалось, что у него вдруг… отросли крылья! У него есть сын, Валерик!
…Прямо из колхоза, Грибанов примчался в «глубинку» — так называют здесь зерновые склады, расположенные в отдаленных районах. Во дворе и за воротами склада стояла огромная колонна машин. Трехтонка, на которой приехал Павел, пристроилась в хвост колонны и встала.
— Теперь загорать будем, — улыбнулся шофер — Вот вам картинка с натуры. То дожди шли, зерно лежало. Теперь хлеб высушили — здесь простаиваем. А вы говорите, план, план. Вот выполни его.
Павел медленно шел мимо груженных зерном автомашин, посматривая на шоферов. Они от безделья занимались кто чем мог: одни курили, поеживаясь от холода, другие состязались в борьбе, третьи в чехарду играли… По двору, словно на ярмарке, разносились свист, хохот, крики.
В темной комнатушке, называемой лабораторией, возились две девушки. Это они, лаборантки, держали транспорт, но они в этом не были виноваты: нужно из каждой машины взять пробу, сделать анализ, оформить документы, а потом уж взвесить зерно, выгрузить его. Сколько времени уходит, а лаборанток только две. Вот и стоят машины.
Заведующий складом приподнялся со стула, подал Павлу руку:
— Табуньков.
Это был мужчина средних лет и очень приятной внешности: полноватый, лицо широкое, улыбка простая, добрая, открытая; на нем был старый офицерский китель нараспашку и черная сатиновая косоворотка с белыми пуговицами. Табуньков так улыбался Грибанову, словно рад был этой встрече.
— Как идут дела? — переспросил он. — Теперь дела идут хорошо. Вон видите, полон двор машин с хлебом. Богатство!
— Вижу, что полон двор, — сказал Павел. — Но это же — преступление.
Тот перестал улыбаться, заморгал глазами. Но зато улыбнулся Павел:
— Что так смотрите? У вас же — огромные простои машин.
— Но без этого… у нас, понимаете ли… Да и почему это так вас удивило? Вот приезжал к нам фотокорреспондент, так тот так: подкопите, говорит, мне машин, подкопите, массовость нужна. Я так же думал. Полно машин, значит, изобилие, понимаете. Но тогда хлеб был сырой, и у нас этой «массовости» не было, а теперь вот…