Он тогда беспокоился, не зашел ли слишком далеко, но в результате, по его же предложению, медицинские работники, слушавшие доклад, а также люди, больные СПИДом, собрали довольно много неиспользованных лекарств, так что Фармер смог взять на лечение еще несколько пациентов в Канжи. И намерен лечить еще больше. При поддержке коллег в Массачусетсе он разрабатывает заявки на гранты, чтобы обеспечить постоянный запас лекарств в нужном объеме. Они найдут деньги, сказал он мне. “Разумеется, мы найдем деньги”.
Он вынимает и показывает Ти Офа драгоценную бутылку с лекарством. Встряхивает ее, так что таблетки внутри побрякивают. Он говорит Ти Офа, что начинает курс лечения этим лекарством и еще двумя другими прямо сейчас. Хотя ВИЧ-вирус не будет уничтожен, объясняет Фармер, но симптомы болезни исчезнут, и если все пойдет хорошо, Ти Офа проживет много лет, как будто никогда и не был инфицирован. Только он должен пообещать ни в коем случае не пропускать ни одного приема лекарства.
Ти Офа говорит, что не пропустит. Он все еще разглядывает свои кроссовки. Фармер подвигается к нему ближе:
– Ты надежду-то не теряй.
Ти Офа поднимает глаза на него:
– Да вот с вами поговорил, и уже легче. Чувствую, сегодня точно смогу заснуть. – Ему хочется с кем-то поделиться, и, похоже, он знает, что здесь его охотно выслушают. – Положение у меня тяжелое. Я все время стукаюсь головой, потому что у нас очень тесно. У нас только одна кровать, я пускаю детей спать на ней и поэтому сам сплю под кроватью. И я об этом забываю, сажусь и ударяюсь головой. Докте Поль, я не забыл, что вы для меня сделали. Когда я заболел и никто не хотел даже дотронуться до меня, вы приходили, сидели на моей кровати, положив руку мне на голову. Вы приходили к больным вечером так поздно, что жителям деревни приходилось привязывать собак. – И Ти Офа объявляет: – Я хочу принести вам курицу или поросенка.
Обычно кожа у Фармера бледная, с едва заметной россыпью веснушек. Но тут он мгновенно багровеет от шеи до лба:
– Прекрати это! Ты уже наприносил мне кучу всего.
Ти Офа улыбается:
– Этой ночью я буду спать прекрасно.
– Хорошо, дружище, – говорит Фармер.
Наступает время обхода: сначала с фонариком вниз по тропе к зданию больницы, в тускло освещенный стационар для взрослых, затем, с замиранием сердца, наверх, в Детский павильон. Кажется, там всегда найдется ребенок со вздутым животом, ручки-ножки как спички, волосы рыжеватые – все признаки квашиоркора, тяжелой дистрофии. Всего неделю назад, едва вернувшись в Канжи, Фармер не смог спасти ребенка, умиравшего от менингита, его страшной формы Purpura fulminans, когда происходит кровотечение из мелких сосудов в кожу и тело покрывается фиолетовой сыпью. Еще через несколько дней другой ребенок умер от столбняка, хотя и не в районе обслуживания “Занми Ласанте”.
Фармер задерживается около маленькой девочки в зыбке. Тоненькие ручки и тельце, вспухшее от плеврального выпота, – у нее внелегочный туберкулез. Она лежит на боку. Фармер гладит ее плечико, ласково приговаривая, почти что припевая по-английски:
– Мишеле трудно выздороветь, а мы ей хотим помочь, правда ведь? Мы ей обязательно поможем.
И опять он идет наверх горы, в туберкулезную лечебницу. Он оставляет ее напоследок, потому что, по его словам, там сейчас все выздоравливают. Больные собрались в одной палате, сидят на кроватях и смотрят футбол по телевизору, не обращая внимания на помехи на экране.
– Видали таких буржуев! Телевизор они смотрят! – радуется Фармер.
Больные смеются. Молодой человек парирует:
– Нет, Докте Поль, не буржуи. Если б мы были буржуями, у нас была бы антенна.
– Это поднимает мне настроение, – признается Фармер, когда мы выходим. – Не все так уж плохо. На семидесяти одном фронте мы проигрываем, но на одном или двух – побеждаем.
Мы идем вниз, выходим из ворот, переходим Шоссе № 3 и подходим к его дому.
Ночь на Центральном плато, в основном неэлектрифицированном, беспредельна. Орут петухи (они здесь все время орут), под теплым ветром листья шелестят на деревьях вокруг маленького патио, освещаемого от батареи. Чувствуешь себя, как на море в каюте яхты. Уютный уголок, здесь Фармер сейчас будет работать над своими докладами и заявками на гранты. Помогает ему специально для этого присланный из Бостона молодой пвизовец, выражаясь языком Фармера, то есть член организации “Партнеры во имя здоровья”.
Фармер держит на коленях огромную стопку медицинских исследований. Через какое-то время он откладывает их в сторону:
– Неохота мне, ребята.
И ведет меня осматривать его владения. Понятное дело, уважающий себя гость не посмеет отказаться.
– Вот это называется маниакальное садоводство, – говорит он и сообщает мне названия деревьев, цветов и кустарников, посаженных им здесь за все эти годы.
Я насчитываю около сорока разных видов. Под конец в слабом свете, падающем из патио, он рассматривает молодой папоротник, только что пробившийся из земли.
– Сильный, счастливый и здоровый. Такими должны становиться наши пациенты.
Слово “пациенты” звучит как гонг. Фармер возвращается корпеть над грудой клинических исследований. Через несколько минут Ти Жан, мастер на все руки, руководящий всякими ремонтными работами в “Занми Ласанте”, появляется из темноты и забирает Фармера обратно, на другую сторону Шоссе № 3.
В больнице на кровати у двери лежит и стонет девочка тринадцати лет, которую только что привезла ослиная “скорая помощь”. Два молодых местных врача, один пока еще интерн, стоят у постели, глаза опущены, губы поджаты. Фармер по-гаитянски хлопает кулаком о ладонь, приговаривая:
– Doktè-m-yo, doktè-m-yo, sa k’ap pase-n? (“Доктора, доктора, что с вами творится?)
Голос его звучит не сердито, скорее умоляюще, когда он внушает им: нельзя давать антибиотики больному менингитом, пока не сделаете пункцию спинного мозга и не узнаете, какого происхождения этот менингит и какое нужно лекарство.
Затем он делает пункцию сам, а молодые врачи держат девочку и наблюдают за его работой.
– Я очень хорошо делаю пункцию, – говорит он мне. По-видимому, так оно и есть, к тому же он левша, а левши, как мне кажется, за работой всегда выглядят более ловкими. Вены набухают на тонкой шее Фармера, когда он вводит иглу.
Девочка кричит:
– Li fe-m mal, mwen grangou!
Фармер поднимает глаза и на секунду снова “повествует о Гаити”:
– Она кричит: “Больно, есть хочу!” Немыслимо, правда? Только в Гаити ребенок может кричать, что он голоден, во время пункции спинного мозга.
Глава 4
Вскоре после того как я приехал навестить его в Канжи, Фармер сообщил, что будет здесь моим Вергилием. Похоже, когда речь заходила о Гаити, для Фармера каждый из нас становился студентом, которого надо учить и переучивать. Ни про какую другую страну не говорили столько глупостей, сказал он. С этим трудно спорить, учитывая, что, например, название гаитянской коренной религии – вуду – давно стало синонимом безумных идей и полного умопомрачения.
Фармер любил рассказывать историю о том, как он сам провел в Гаити исследование о связи медицины и веры в колдовство. В 1988 году одна женщина из района обслуживания “Занми Ласанте” умерла от туберкулеза, пока Фармер был в Бостоне с тяжелым переломом ноги. Когда он вернулся в Канжи, сотрудники медцентра сказали, что эта больная не умерла бы, если бы Фармер был на месте. Тем самым они хотели похвалить Фармера. А он себя упрекал. Он хотел, чтобы медицинская система работала и в его отсутствие. Каждому члену семьи умершей он нашел работу в “Занми Ласанте” и провел несколько собраний с персоналом, чтобы понять, какие ошибки были допущены в лечении.