Давай, Доктор, - выдаю. - Теперь твоя очередь.
Шторм, принято.
Сначала он пилотирует как-то странно, дергает машину, меняет режимы двигателей – не понимаю, что он творит, адаптируется, что ли? Но вот вроде приспособился: пара виражей, восьмерка, боевой разворот, бочка! Пузом вверх и обратно, вираж, петля с поворотом, заходит на «столб» и делает «кленовый лист» - получается, и получается круто. Это его первый вылет на «семьдесят седьмом», а он уже понимает и чувствует птичку лучше, чем я, она слушается его с таким удовольствием, что я даже ревную. Молниеносная стабилизация – и сразу «колокол», я бы не рискнула делать его так низко, а Доктору хоть бы хны – использовал рулевые моторы вместе с основными, выскочил из фигуры, пошел на «кобру», резко набрал высоту и кувыркнулся в «чакре». Он что, совсем не чувствует перегрузок? И вдобавок - классный, чистый, просто невероятный пилотаж! Этот Кузнецов - летун от бога, он круче меня настолько же, насколько я сама лучше зеленого молодняка из Академии. Выровнялся по тангажу и крену, и я чувствую пятой точкой, что он что-то затеял.
Так и есть – вырубил автоматику, отключил ограничители и речевой информатор, пошел прочь от аэродрома, набирая скорость и высоту. И прежде, чем я успела что-то вякнуть, форсировал маршевые моторы и рулевые левого борта, взял РУС на себя, выставляя тангаж на прямой угол, и резко накренил машину вправо, направляя векторы тяги маршевых движков в разные стороны, закручивая машину.
Теперь понятно: хочет сделать «кленовый лист», но вращаясь не в горизонтальной плоскости, а в вертикальной. Невозможная фигура, на таких углах пилотировать нельзя, даже эта птичка не справится. Я же знаю, что это ее предел. На этом режиме она сорвется в штопор - и привет, не хватит ни тяги, ни аэродинамического качества. Или все-таки хватит? На что он рассчитывает? Что за волшебное слово знает этот чокнутый космонавт, чтобы заставить подчиниться машину, которую я учила летать, про повадки которой я знаю больше, чем кто бы то ни было?
Срыв потока, но в штопор мы не падаем – вот раз оборот, и два, и три, и выравнивает. Снова разгоняется и повторяет фигуру, теперь шесть оборотов, и скорость выше. Он точно крутит «блинчики» на льду, как в дрифте, только в вертикальной плоскости. У меня муть в глазах и мокро в носу, пульс зашкаливает, и тут в наушниках слышу Доктора:
О, получилось! Клево! Теперь давай ты!
Ишь ты, как огурчик. Да как вас, космонавтов, готовят, что с вами делают – вы заговоренные или вообще не люди? Посмотрите на него, даже не запыхался. Но и мы не лыком шиты! Я трясу головой, шмыгаю носом – вроде ничего, оклемалась. Ладно, космонавт, вызов принят. Беру управление, разворачиваюсь, пока Доктор поясняет мне схему-план маневра. Набираю горизонтальную скорость. Ну, поехали!
Форсаж, РУС на себя, вектор тяги левого основного, правого основного, рулевые… ох, что-то не так, трясет, срыв потока, машина валится в штопор. Не могу удержать, не могу! Ох, мамочки!.. Катапульта?! Не-ет! Надо пробовать вытянуть!
«Ручки отпусти! - вдруг слышу хлесткий приказ Доктора. – Я беру управление!»
Ледяная волна зарождается где-то в мозгу и скатывается вдоль спины, мои руки сами собой разжимаются, я точно замерзаю. И мне остается только наблюдать, как этот космонавт, шипя сквозь зубы, восстанавливает контроль и вытаскивает падающую машину из штопора с приличным таким запасом по высоте. Второй невозможный маневр в одном полете.
Да как, черт возьми, он это делает?! И почему я услышала его не в шлемофоне, а прямо в голове? Показалось? Не помню за собой таких глюков. Но самое странное - почему я послушалась? Даже нет, не так - почему этому приказу невозможно было не подчиниться?
Вся в холодном поту, выдыхаю, пытаясь собраться, погасить противную дрожь в руках, вернуть себе концентрацию. Вот я самонадеянная лошара, спутала свой предел с пределом моей птички, поверила не ей, а себе и в результате чуть ее не угробила. Дело было не в бобине, долбоёб сидел в кабине, как сказал бы Серый. Только сейчас я почувствовала, как испугалась - да тьфу на меня, радоваться надо и бежать на угол за поллитрой, потому как пронесло.
Видишь, ничего страшного, - голос Доктора спокоен, но дыхание все же сбито. – Не пыхти. Гипервентиляцию нам не надо. Вот так, молодец. Бояться нечего. Давай еще раз. Все получится.
И у меня в голове будто вспыхивает картинка. Я четко вижу, где накосячила, почему машина сорвалась, и как сделать, чтобы фигура получилась. Я готова попытаться еще раз.
И снова слышу Доктора у себя в голове, теперь это даже не голос, а беззвучный приказ, волна воли, изгоняющая страх, наполняющая спокойной, даже беспощадной уверенностью: «Просто бери и делай. Это не страшно. Если что, я снова вытащу машину. Давай!»
Форсаж, ручку на себя, крен! И тут башня – как всегда, не вовремя:
Борт «42-красный»! Шторм! Доктор! Вы что там делаете?!
Что за люди, такой момент портят! Послать бы вас по матушке, да на разборе полетов огребу.
Т-р-рахаемся! – выдавливаю я, форсируя рулевые моторы, балансируя ручками управления на грани срыва. Давай, птичка моя! И раз оборот! И два! И три! Четыре! Пять! Стабилизирую! Получилось! Йуу-хууу!
Оба орем что-то нечленораздельное и ржем как кони, наверно, это нервное. В носу опять хлюпает кровь, но это ерунда. Отсмеявшись, Доктор спрашивает:
Повторишь?
Конечно, - выдыхаю я. – Закрепим материал.
И я на голом адреналине кручу шесть сумасшедших вертикальных блинчиков. В этот раз – чисто и уверенно, как какой-нибудь несчастный иммельман.
Посадка моя, - напоминает Доктор, и я отпускаю ручки управления, не без труда разжав пальцы. А он, вместо того, чтобы идти к аэродрому, направляет машину вверх. Идем на гиперзвуке сквозь яркую синеву, бездонное фиолетовое, к верхним слоям экзосферы, где небо чернеет и над нами вспыхивают звезды. Машина зависает в верхней точке «горки», мы плывем в невесомости между черным и бело-голубым, перламутровой тарелкой Земли и звездными огнями.
На таких высотах я летала, но как пассажир я здесь впервые, я вижу космос как в первый раз. Его красота обрушивается на меня до мурашек по коже, до слез, до инстинктивного «ах», застрявшего в горле, но не от перегрузки, нет. Кто-то там, в бескрайней дали, позвал меня домой. Я снова маленькая девочка, которая смотрит на звезды, слышит их зов и не чувствует себя дома на Земле.
Хочешь туда, за горизонт? – вдруг мягко произносит Доктор. – Знаешь, я мог бы помочь тебе в этом. Что думаешь?
Вот это да! Я не говорила вслух ничего - или таки сболтнула? Но Кузнецов как-то услышал, все понял и сразу же этим воспользовался. Значит, он выбирает пилота, и этот вылет – мои смотрины? Какую задачу Доктор хочет поставить мне, какую миссию поручить, раз устроил мне такую проверку?
Я перевела дух. Гори оно все синим пламенем. Закончим испытания, съезжу в отпуск к папе, напишу рапорт о переводе - и пусть Палыч уже подавится какой-нибудь фуражкой, которую все время грозится съесть, но не отпустить меня в космонавты. Я свой долг перед ним отработала со всеми процентами. Хватит мне ползать не дальше земной орбиты, пилотируемая лунная программа в разгаре, марсианская – на подходе. Куда бы Кузнецов меня ни направил, пилоты моего уровня там будут нужны позарез. Я буду там на месте. Поближе к дому.
Согласен, - слышу Доктора в наушниках. Я что, опять все выдала вслух? Надо бы втихаря, беспалевно скинуть себе на планшет данные объективного контроля и послушать наши переговоры. Не попасться бы нашим мозговедам в цепкие лапки...
Кузнецов бросает машину в пике, а я улыбаюсь, глядя, как плазма струится по кромкам крыльев, и представляя, как поведу на посадку челнок по возвращении с Луны. Или с Марса. Маленькие девочки любят помечтать, да.
Тем временем Доктор вызывает башню, запрашивает посадку, шутливо переругивается с диспетчером. Гасим скорость, снижаемся, выпуск шасси, птичка поднимает нос, разворачивает рулевые моторы вперед-вниз и касается полосы.