Красавчик все-таки этот Кузнецов! Классная посадка, сел мягко, как на перину. Катимся по ВПП, съезжаем на рулежку, нас встречает маленькая толпа – генералов едва ли не больше, чем механиков. Машина замирает, откидывается фонарь кабины, механики приставляют лесенку. Доктор выскакивает из кабины, на ходу расстегивая шлем, а я… почему-то до сих пор путаюсь в ремнях. Что за ерунда! Срываю перчатки и шлем, разбираюсь с ремнями, выбираюсь на лесенку. Что-то меня мутит.
Я пошатнулась, промахнулась ногой мимо ступеньки и очень неаккуратно свалилась вниз - прямо в чьи-то очень крепкие объятия. Я поднимаю глаза и пытаюсь проморгаться, чтобы посмотреть, кто так ловко меня поймал.
А я говорил, не пыхти, - Доктор улыбается, ставит меня на землю, но коленки у меня дрожат, и ему приходится снова ловить меня, теперь за талию. – У тебя кровь из носа. Сейчас.
Он лезет в карман разгрузки за своей свиристелкой и нацеливает ее мне в лоб. Фрр-фрр, чик-чирик, потихоньку кровь останавливается. Из другого кармана он вытягивает салфетку и начинает вытирать кровь с моей бледной физиономии.
Не надо, я сама, - я вяло сопротивляюсь, он не слушает, заканчивает с кровищей и крепче прижимает меня к себе, гладя по голове, как котенка. Стоять мне тяжело, я упираюсь лбом ему в плечо, царапаясь об наплечник разгрузки. Черт, голова как «пьяный ежик», в котором катается шарик от подшипника - даже первый раз после центрифуги мне так плохо не было. Не стошнило бы, только этого на смотринах мне не хватало!
Ох, прости, знакопеременные четырнадцать «же» не шуточки, - тихо говорит Доктор, нажимая на чувствительные точки на моем затылке, и дурнота начинает меня отпускать. – Извини, увлекся. Сейчас все пройдет. Молодец, Шторм. Умничка. Все хорошо.
И правда, мне намного лучше, голова проясняется, я могу стоять, и блевать уже не тянет. Отстраняюсь от него, выпрямляюсь: надо держать марку, на нас таращится вся компания с Палычем во главе, и тот уже готов рвать и метать.
Ты чего вытворяешь, твою мать!? – Палыч напустился на Доктора, назначив его виноватым во всем случившемся разом. – Машину чуть не разбил, девчонку укатал, еле стоит, глаза красные! Пиздец летучий - космонавт ебучий! Филин, не защищай его!
И переключился на меня:
Унгерн, ёпт, а ты куда смотрела? Испытатель, бля! Что за нахер? Что, бля, за разговорчики в эфире?!
Я в порядке, машина тоже, - заявляю я, прокашлявшись. – Елки зеленые! Это испытательный полет, а не рейс Аэрофлота! Все бывает!
Доктор смотрит на Палыча сверху вниз, подняв бровь, с таким видом, будто он как минимум генерал армии, а перед ним провинившийся прапорщик, и выдает, чеканя слова, но, кажется, немного не то, что ему хочется сказать:
Генерал-майор, этот испытательный полет был проведен по заданию ОКУ генштаба и под руководством замначальника управления. Моим руководством, не вашим, смею заметить! Я старше вас по должности, и вам я не подчиняюсь. Я провел полет так, как посчитал нужным. Майор Унгерн поставленную мной задачу выполнила, и выполнила блестяще. Пока совет: прекратите орать и подумайте, что напишете в рапорте. Отразите там: чтобы найти границы возможного, надо выйти за них в невозможное. Эту задачу мы с майором Унгерн выполнили. Вам понятно?
Палыч почему-то сразу погас, козырнул и зашагал прочь. А Филин о чем-то по-партизански пошептался с Кузнецовым и потащил меня в медчасть, как я ни сопротивлялась.
Сижу на кушетке в медчасти, спать хочется страшно. От скуки считаю цветочки фиолетовой герани на подоконнике, прижимаю локтем ватку после укола - зачем кровь из вены брали, понятия не имею, а наша врачиха Ираида Петровна не соизволила объяснить. До десяти вечера меня мучила: то-се, АД, ЭКГ с нагрузкой и без, ЭЭГ, офтальмолог, КТ, силовые пробы, УЗИ всего тела, спирометрия, еще и к гинекологу послала. Чем она меня еще порадует – отстранит от полетов на недельку? Только этого мне не хватало для полного счастья. Хватит уже таращиться поверх очков, пиши заключение и отпускай меня спать, а то усну прямо здесь.
Ну, Александра Романовна… - разводит руками Ираида. – Нет слов! Вы вообще в курсе, что после таких перегрузок вас госпитализировать надо бы? Вот только показаний к госпитализации я у вас не вижу. Совсем не вижу.
От этого высказывания я сразу же просыпаюсь.
Синяк от ремня, - говорю,- и капилляр в носу лопнул. Ерунда полная.
Ираида, что на нее непохоже, кивает, как неваляшка.
Да-да-да. Летать можете, скажите маме с папой спасибо.
Она снимает очки, пристально смотрит на меня и добавляет:
Я перепроверила, сравнила ваши показатели с контрольными на последней диспансеризации. Есть, правда, небольшие отклонения по сравнению с прошлой ЭЭГ, но все в пределах нормы. Уровень сахара в крови сначала у вас был низкий, это да, но пришел в норму еще быстрее, чем после ваших последних тренировок на центрифуге. Была у меня мысль оставить вас на ночь под присмотром, но… смысл? Вы здоровы. Хоть сейчас в космос.
Действительно, маме с папой спасибо, - я пожимаю плечами. – Наследственность, что же еще.
Выхожу из медчасти в теплый и ясный июльский вечер. Глухое место это наше Ленино, огромный полигон посреди великой тайги, но приятное - когда затихает дневная суета, лес и озеро излучают вековечный покой, а ветер приносит свежий воздух, настоянный на хвое и ягодниках. Хорошо пройтись не спеша, вдыхая ночные ароматы цветов, леса и перегретой травы вместо горелого керосина и пыли, слушая чириканье в кустах и шелест листьев вместо воя турбин, грохота пускачей и мата механиков. Потому иду в свою норку не спеша, потихонечку, глазею на ранние звезды на темнеющем небе, а события сегодняшнего дня все не выходят из головы.
Из задумчивого состояния меня выдернули быстрые шаги за спиной и радостный возглас:
Шторм, нашлась! А я шел тебя спасать!
Я обернулась.
Доктор! Ну кто меня обидит! Врачи у нас смирные, не укусят, разве что уколют.
Он пожал плечами.
Ну мало ли. Вдруг…
Разводит руками, улыбается. Хорошая у него улыбка, светлая, больше глазами, чем губами, она превращает его из боевого офицера с нервами из титана в веселого хулиганистого пацана. Расстегнутая разгрузка, закатанные рукава летного комбеза, повышенная лохматость и разбитые кеды усиливают впечатление. Но мое солдатское чутье просто кричит мне: если что, этот хулиган легко поведет в бой хоть звено, хоть ДРГ, хоть армию, и бойцы пойдут даже в ад за своим командиром. Моим будущим командиром, надеюсь. Беспокоился ведь за меня, пошел в медчасть узнавать, что со мной, а Палыч, гад, даже не позвонил.
Меня помучили, но отпустили с миром, - улыбаюсь в ответ. – Признали годной. А тебя почему медики не замели?
Меня-то за что? – он смотрит на меня, подняв бровь. – Я подготовленный, у меня справка есть, а показаний к осмотру нет. Носового кровотечения не было, из кабины вылез сам, а не вывалился, теплые слова прощания с завтраком не сочинял, в голове шарики не катались. Поэтому…
А меня так было за что?! – я рассердилась настолько, что просто не могу удержаться. – Я, значит, неподготовленная?
И тут же спохватываюсь: стоп, откуда? Как он узнал? Про пьяных ежиков в голове и тошноту я ему совершенно точно не говорила!
Я тебя поймал, - напоминает мне Кузнецов, но мне кажется, что он отвечает на мой невысказанный вопрос, - и держал тебя в руках около минуты. Не заметить, как ты дышишь и как работает твоя диафрагма, было невозможно. Я заметил, обратил внимание твоего руководства на твое самочувствие, и они решили направить тебя на полное обследование. К таким нагрузкам ты не была подготовлена, это совершенно точно. Прости, но… раз уж я вывел тебя за границу возможного, я отвечаю за последствия. Разве я не прав?
Он разводит руками, делает потешную моську оскорбленной невинности, и это выглядит настолько смешно, что я больше не могу сердиться на него и расплываюсь в улыбке.
Спасибо, что беспокоился, - выдаю ему в ответ. – А чего ты такой взъерошенный? Конструкторы замучили или опять Палыч орал?