Тем временем дополненная реальность шлема показывает мне видео с систем наведения ПЛ-22, как наши ракеты находят цель, как их бронированные носы прорывают корпус бублика, крушат переборки, впиваются в стену внутренней кольцевой трубы в середине чужого корабля. Есть один подрыв, второй подрыв – и кольцо бледно-желтого света разрывает бублик пополам, а космос вокруг нас превращается в хаос горящих обломков. Радужная вспышка вокруг второго бублика говорит, что его щит снесен взрывом первого, целеуказание от Доктора прилетает немедленно – конечно, он уже знает, куда уложить ракеты. Наши последние ПЛ-ки уходят в цель и вонзаются в корпус корабля чужих. Кажется, дело сделано, как вдруг от Доктора прилетает:
«Одна боеголовка не сработала. А я подбит».
Я аж поперхнулась.
«Что?! Ты как?»
«Я не ранен. Машина управляется, но вся аэродинамика разбита. Эта птичка уже не сядет».
Вот те раз! Он что, прикрывал меня от взрыва? Ах ты псих отмороженный, зачем?! Синдром Покрышкина обострился?! Но ничего, теперь моя очередь скидывать ему схему-план. Я сближаюсь с подбитым «сорок девятым» - его верхний гаргрот превратился в решето, левое крыло изувечено, предкрылков просто нет, закрылки выдраны с мясом, от левых килей остались только силовой скелет и приводы рулевых моторов, хорошо ещё, что сами движки вроде целы и кокпит не поврежден. Выставляемся как можно ближе, так, чтобы поврежденная машина прикрывала нас от летящих обломков, кабинами друг к дружке, и открываем фонари. Доктор выбирается наружу, аккуратно отталкивается от крыла и летит ко мне. Держать машину ровно совсем не трудно, и он уже почти у цели, когда град шальных осколков бьет его в левый бок по касательной и сбивает с траектории. Но я слегка подаю машину вверх и вправо, и тогда Доктор, извернувшись в полете как кот, все же умудряется зацепиться за край фонаря и впихнуть себя в заднюю кабину. Закрываю фонарь, отмечаю подключение системы жизнеобеспечения второго пилота, слышу через интерком его тяжелое дыхание.
«Молодчина, Шторм! - передает он в потоке. – Теперь дай-ка мне пульт. И ходу, ходу, ходу!»
«Ты ранен?» - спрашиваю, но пульт дистанционного управления ему перекидываю, а то не отстанет. Тем более, что его соматика вроде не фонит, а значит, если его и задело, то несильно. Доктор не удостаивает меня ответом, просто хватает пульт, разворачивает им свою машину и направляет ее в дыру в корпусе чужого корабля, проделанную невзорвавшейся ракетой. В ментальном потоке вижу картинку с ОЛС «49-красного», как он на маршевых мчится внутри бублика, разнося НАРами и пушкой все на своем пути, достигает нужной точки – огромного шара, надетого на внутреннее кольцо, и врезается в него со всей дури.
Опять взрыв, опять кольцевая желтая вспышка, но мне некогда на нее любоваться. Я сваливаю прочь на максимальной тяге, уворачиваясь от разлетающихся ошметков чужих кораблей, остатков станции, дохлых дронов, прячусь за горизонт. Горящий космос позади, можно готовиться к посадке.
Смотрю статус бортовых систем. Так, авионика в норме, движки в порядке, кислород есть, рабочее тело есть, механизация цела. Наверняка есть дырки в оперении, но это не страшно. Надо бы вызвать Филина, но тут до меня доходит, что он уже надрывает эфир, пытаясь докричаться до нас:
Горизонт-1, Горизонт-2, ответьте! Доложите обстановку! Горизонт-1, Горизонт-2, мы вас не видим! Как слышите меня? Прием!
Это Горизонт-1, - отвечает Доктор. Он держится молодцом, но в его поток прорывается старательно подавляемая боль, все-таки его зацепило серьезнее, чем я думала. – Противник уничтожен. Потерян один орбитальник. Среди личного состава потерь нет. Кейт, слышишь меня?
Да, До… Горизонт-1, - Кейт очень взволнована, аж голос дрожит. – Марта только что доложила – ее группа по твоим указаниям накрыла заговорщиков в полном составе. Взяли всех тепленькими на хьюстонском КП. Ты был прав!
Как всегда, - усмехается Доктор. – Филин! Как там Соколы? Сели?
Сели, - отвечает тот, его еле слышно на фоне диких восторженных воплей «Ура! Победа!» в эфире и на КП. – Побитые, конечно, но живы-здоровы. Вы молодцы, ребята. Это было очень круто! Спасибо вам! Сами-то как? Дай телеметрию.
Могло бы быть и лучше, - ворчливо отзываюсь я, выключая стелс-режим и включая передачу телеметрической информации. – Нас неслабо так оприходовало. У нас трехсотый, предположительно тяжелый - Горизонт-1. Был подбит при взрыве первого чужого, перепрыгнул ко мне, получил осколками в бок при эвакуации, но протаранил второго чужого своей машиной на удаленном управлении. Задача выполнена. Горизонт-2 просит разрешения на посадку.
Филин тяжело вздыхает и, кажется, всхлипывает.
Горизонт-2, посадку на основной аэродром разрешаю. У вас высший приоритет. Передаю вас ЦУПу, на эшелоне пятнадцать тысяч переключитесь на «сто восьмого». Мягкой посадки!
И тут же, практически без перерыва, влезает диспетчер ЦУП:
Горизонт-2, вижу вас! Передаю вам параметры посадочной траектории. Начинайте аэродинамическое торможение через девяносто одну секунду.
Процедуру посадки я выполняю практически на автопилоте: техника отработана, машина побита несильно и работает вполне приемлемо. Все, что меня беспокоит – это как там Доктор. Медконтроль скафандра у него выключен, а то, что от него просачивается в наш ментальный поток, никак не позволяет понять, что с ним на самом деле. Когда же я пытаюсь пробиться к его соматике, он сердито шипит:
«Что?! Шторм, не отвлекайся! Я в порядке. Тебе надо вернуть нас на Землю, а не возиться со мной!»
«Ладно, - отвечаю. – Скажи только, что с тобой. В аптечке есть промедол, если что».
«Ничего страшного, - отвечает он и, по-моему, врет. – Царапины на боку и на ноге. На всякий случай запомни, общий наркоз мне нельзя, аспирин и его производные тоже. Ни в каком виде. Ясно?»
А вот это уже ощущается как чистая правда.
«Более чем», - подтверждаю я и начинаю аэродинамическое торможение. Мой Т-77 плюхается пузом в атмосферу, вокруг оперения вскипает плазма, машина выныривает обратно в космос и входит в атмосферу еще раз. Все, орбитальная скорость погашена, теперь можно плавно снижаться и заходить на аэродром. Земля приближается: от шарика к тарелке, от тарелки к плоскости, звезды прячутся, небо становится голубым. Иду над облаками, вижу закат, прощай, ЦУП, привет, наземка:
Горизонт-2, это сто восьмой. Сообщите ваши намерения.
Сто восьмой, это Горизонт-2, - откликаюсь я. – Это Шторм. Прошу разрешения на экстренную посадку. У меня трехсотый на борту. Предположительно тяжелый.
Ох и переполошила я всех! Забегали, заорали, расчистили мне все эшелоны, с моей траектории завернули всех, даже пару гражданских бортов, меня ведут домой самым коротким путем. И вот – наконец-то! – выхожу из последнего разворота к аэродрому, и маяки ближнего привода рисуют мне планки на авиагоризонте, задавая посадочную глиссаду. Скорость! Закрылки! Шасси! Тангаж! Рулевые вниз! Касание! Реверс! Сели!
Скатываюсь на рулежку, останавливаю машину, открываю фонарь, отстегиваюсь, снимаю шлем. Села я бездарно, шлепнулась на полосу, как утюг, но вся огромная толпа встречающих разражается аплодисментами и радостными воплями. Вижу Филина в фуражке набекрень, его вздрюченную свиту, красного как рак Палыча, растрепанную Кейт и еще какую-то ошалелую публику из UNIT, все бегом направляются к нам. Механики подкатывают ремонтный подъемник, на который сразу же забирается бригада медиков. По крылу подбираюсь к задней кабине, помогаю Доктору расстегнуть ремни и отключить разъемы скафандра, наши пальцы встречаются на неподатливых застежках. Наконец мне удается стащить с него шлем и вглядеться в лицо моего командира.
Вид у него измученный и бледный, белый скафандр в пятнах гари, кляксах герметизатора и страшненьких черно-красных потеках, левый наплечник оторван подчистую, бок пропорот в нескольких местах, его будто пожевали и выплюнули. Досталось генерал-майору, ох, досталось! Но все равно он держит марку: улыбается, выдергивает себя из кресла, выпрямляется на площадке подъемника и окидывает собравшихся торжествующим взглядом победителя.