Верно, - я осторожно погладил ее по щеке. – Все правильно разложила. А дальше?
Еще твое ранение, - Шторм прижалась щекой к моей ладони, как в ту нашу ночь у костра. – Твой скафандр был пробит, ты остался без воздуха, но выжил, а потом сказал, что взрывная декомпрессия для тебя ерунда, но при разгерметизации скафандра именно она и убивает. И медконтроль в скафандре ты отключил не просто так – твои показатели, похоже, сильно отличаются от обычных, и ты не хотел, чтобы это осталось в логах полета. То есть мое первое впечатление было верным. Ты космонавт, но… не улетающий, а прилетающий. И тогда я, наверно, тоже… Я до сих пор не понимаю, что я за зверушка такая. Знаю только, что во многом похожа на тебя.
Да, - подтвердил я со вздохом. – Я тоже пока не понимаю, кто ты. Знаю только, что ты где-то посередине между другими землянами и мной. Но разница даже между мной и тобой… Она громадна.
Шторм вопросительно глянула на меня.
Например? Кроме двух сердец и полного контроля сознания над телом?
Много чего, - я задумался. – От энергетики до состава крови. Но самое главное – я обманываю смерть. Умираю в старом теле и регенерирую в новом. Как тот кот с девятью жизнями, только у меня их чуть побольше – двенадцать. Мне девятьсот с лишним лет, это мое двенадцатое тело – если считать ту историю с рукой за регенерацию. Я ведь поэтому и боялся звать тебя с собой – я знал, что рано или поздно тебя у меня отберет само время. Но тут появился новый фактор. Помнишь, я открыл твои энергетические каналы – на самом деле, я запустил твою энергетику в том режиме, в каком работает моя. Масштаб, конечно, несколько не тот, но тут дело в самом принципе работы: уравнение Циолковского одинаково работает и для крохи Р-112, и для ядерного тягача. Просто удивительно, как я догадался взять с собой биорегулятор! Хотел изучить твою энергетику, а пришлось ее восстанавливать! Но самое удивительное - это вчерашнее происшествие. Вчера ты совершенно непонятным образом накачала меня той самой регенерационной энергией – значит, твой организм может ее принять без вреда для себя, использовать или передать по назначению. Очень хорошо помню, как ты поцарапала палец об мой скафандр – где сейчас эта царапина? В прошлом, как и моя дыра в ноге. А это значит, что со временем и биологией мы очень даже можем поспорить.
Шторм вздохнула и подняла глаза вверх.
Всегда любила смотреть на звезды, - тихо сказала она. – В детстве мне казалось, что где-то там мой дом. Настоящий. Мое… начало. Оно ведь не здесь, не на Земле, так ведь? Скажи, а может оказаться так, что во мне как-то соединились гены твоего народа и человеческие? Поэтому я и оказалась посередине?
Меня этот вопрос тоже волнует, - сознался я. - Метакризис - это лотерея, так что шансы невелики, но и ненулевые. Естественное рождение - очень маловероятно, наши виды не то, чтобы совместимы, хотя прецеденты были. Но и то, и другое в результате дает стабильные биологические объекты. А ты - совсем другое дело: ты меняешься.
А может, я не меняюсь, а учусь? - предположила Шторм. - До тебя-то учить меня было некому, жила как в лесу. А с таким наставником у меня пошел прогресс - как думаешь?
Снова в ее потоке всплыл образ майко в оранжевом - «танцующее дитя», ученица, познающая себя, свой путь и свои возможности, и я удивился, как удачно я тогда проинтуичил, подбросил ей эту идею - и попал в точку, уловил суть. Шторм растет, ее взросление - это больше, чем просто внешняя смена воротничка кимоно, и это удивительно, что я, старый, усталый и избитый жизнью, оказался тем, кому она готова себя доверить. Я даже в мыслях боюсь сказать «любит» - но это так, и я готов сделать для нее все, чтобы она была счастлива. Я чувствую себя снова молодым и по уши влюбленным, и это из-за нее, благодаря ей. Опять мое подсознание активирует соматику по своей инициативе, и я отпускаю себя - скидываю с плеч Шторм ее тяжёлую куртку, обнимаю мою девочку за талию, и тогда Александра набирается смелости и целует меня сама, замыкая ментальный контакт.
Это ощущается как фейерверк, как бурная горная река, пронизанная солнечным светом до самоцветных россыпей на дне, и я отлично понимаю, куда нас несёт ее течение. Но торопиться мне ни в коем случае нельзя - я не могу испортить этот алмаз поспешной огранкой, и, как ни жаль, но приходится применять аварийное торможение.
Шторм, так мы точно доиграемся, - я отстраняюсь от нее и вскакиваю на ноги, хоть это и причиняет почти физическую боль. – Мысль, конечно, неплохая, но нам пора. Сегодня будет вечер сюрпризов. Я обещаю.
Ой, - говорит она, вставая и одергивая майку. – Подожди, я еще не докрасилась.
А, помада… Не стоит, - я небрежно отмахиваюсь. – Бессмысленная потеря времени на ритуал, необходимость в котором отпала, так как его цель уже достигнута. Кроме того, мне совсем не нравится привкус глицерина и окислов титана.
Не переживай, - смеется Шторм. - У меня с собой на этот случай есть салфетки.
Она поднимает с пола косуху и рюкзачок, хватает со стола первый попавшийся тюбик помады, проворно подкрашивается (Зачем? Во-первых, я предупредил Шторм, что это пустая трата времени, а во-вторых, ее губы и без того яркие и очень приятные на вкус), подхватывает меня под руку, и мы покидаем ее комнату, отправляясь навстречу обещанным сюрпризам.
На официальную часть мы безнадежно опоздали. По правде говоря, я надеялся, что нас ждать не будут, и все обычные для таких мероприятий разговоры о том, что «какие мы все молодцы – слава нам!», и награждения пройдут без нас. В общем и целом, так и получилось: когда мы со Шторм добрались до офицерского клуба, все речи были уже сказаны, медали вручены, публика перешла к более приятной части мероприятия и уже прилично разогрелась.
Штрафную опоздунам! – заорал Филин, уже изрядно выпивший, заметив, как мы входим в зал, и подрулил к нам с бокалами в руках. Я принюхался – выдержанный крымский брют, не самый плохой вариант в данной ситуации, пить можно.
Башка болеть не будет? – тем не менее спросил я.
Васильич, да ладно! – подал голос не менее пьяный Горянкин. – Поднимай градус, и все путем будет. Давай, за победу, по-офицерски!
За победу! – поддержал его Филин. – А вот кстати, хотел поинтересоваться. Вы ведь новую фигуру пилотажа придумали? Как назвали?
Шторм опустошила свой бокал и задумалась.
Ну, я тут по большому счету ни при чем, - заявила она и кивнула в мою сторону. – Автор вот стоит, давайте его спросим.
Я пожал плечами и поднял глаза к потолку.
Не знаю. Я ее сделал, но…
И развел руками. Историю о том, на какой посудине, как и зачем я впервые сделал этот маневр, причем не то, чтобы нечаянно, просто придумалось на ходу, местной общественности знать не стоит - еще за Тунгусский метеорит с меня не спрашивали. Но когда абордажная команда корсаров Эль-Гуур, спасшаяся со сбитого рейдера, пришвартовалась к стыковочному модулю яхты его высочества новоокинавского сёгуна Кавабаты, это был единственный способ отделаться от них быстро и сравнительно безболезненно. Я взял управление на себя, раскрутил кораблик, стыковочный модуль развалился от центробежных сил, десантный шлюп корсаров оторвался, потерял управление и взорвался над Тунгуской. А старина Тесла, хоть и был любителем, хорошенько выпив, проводить рискованные эксперименты, тут совсем ни при чем - зря на него наговаривали.
Предлагаю много не думать, - Шторм широко улыбнулась. – Это же сальто, по большому счету. Так и назовите – сальто Кузнецова. Вот и все.
Идея - во! – Филин поднял большой палец вверх. – Он сделал, ты повторила. Будет сальто Унгерн-Кузнецова, лады?
Сальто Унгерн-Кузнецова, - повторил Палыч и фыркнул. – Ха! Точно. По фамилиям единственных летунов, которые способны его сделать.
Я пил свой брют и молчал, отлично понимая, что старый летчик прав. Как ни хорош Т-77, ограничения нервной системы землян не позволяют им такие трюки. Понятно, что у меня этих ограничений нет. А у Шторм? Определенно, после вчерашнего надо признать, она не вполне человек, причем гораздо ближе к моей расе, чем к земной. Я получил веские доказательства необъяснимой связи Шторм с моей погибшей Родиной.