В некоем смысле, теперь она тоже слегка Ягуар. Но думать об этом не нужно.
Мамин запах шёл от девчонки, пробиваясь сквозь вонь. Я перехватил взгляд, и сердце застыло.
Глаза! Как у мамы — синие, ясные, словно весеннее небо. Таких почти не бывает. Чаще всего, у Людей глаза жёлтые, мутные.
Я содрогнулся от страшной догадки.
Она же её и сожрала! Эта тварь сожрала мою мать!
Я поднёс к горлу нож и слегка надавил. По золотистой шерсти заструился карминовый ручеёк, а девочка намочила штаны.
Опять! Ну и трусиха!
Вспомнился смех отца, чуть безумный от страха.
Сегодня я понял: героев в Городе нет, мы все лишь пытаемся выжить. А значит, нет смысла судить. Я тоже трус, не лучше дрожащей девчонки.
Был бы не трус, не убрал бы нож.
— Тебя как зовут?
От ужаса Рысь не могла говорить. Только тряслась и надсадно дышала.
— Ну! — скрежетнув табуреткой, я сел напротив.
Она плюнула на тарелку застрявшую во рту виноградину — видимо, не могла проглотить.
— М-меня з-зовут Юка. Чего ты меня не убил?
— А надо?
Она вздрогнула. Вытаращила без того большие глаза.
— Н-нет, н-нет! Пожалуйста!
Я и не собирался.
Уходить не хотелось. Рысь по имени Юка меня как будто поймала.
Но что я мог ей сказать, и о чём спросить? Я понимал всё и так, а она ничего не поймёт, даже если болтать три часа напролёт.
Девчонка, малявка, дура и Рысь! Что она может чувствовать? Что может знать? У неё-то родители живы! Таскают ей мясо — плоть моей Стаи!
Впрочем, может и нет — ведь наши пошли убивать! Может быть, в этот самый момент мой отец рвёт на куски её мать…
Я взглянул на Юку совсем другими глазами.
— Знаешь, где твоя мать?
Девочка опустила глаза.
— Покажи фотографии! Всех, всей семьи!
Для чего это мне? Но Юка достала планшет.
— Вот… Папа… Мама… А это — Азуми, сестра… — на экране остались следы виноградного сока, но Юка как будто не замечала. — Тётя и брат… А это — троюродный…
Я уже не смотрел. Зачем мне её подноготная! Вышел из кухни, и, ничего не сказав, тенью скользнул за дверь.
На улице валил снег. После обители Рысей здесь дышалось легко — всё познаётся в сравнении. Я с наслаждением втянул носом свежий морозный воздух.
А ведь не так давно он казался мне мерзким!
Я не стал заходить в другие квартиры — в этом не было смысла. Вышел из дома и сразу пошёл домой. Раскалывалась голова — мозг пытался оформить неясные ощущения в слова, но не получалось. Всё смешалось: мой дом и логово Рысей, свои и враги, запах мамы и вонь рысиной мочи.
Только одно я знал точно — понял со всей беспощадной ясностью. И понимание забрало надежды, мечты и стремления. Отняло будущее, всю предстоящую жизнь, и что с этим делать, я не понимал.
Холодные хлопья падали на мокрый нос и превращались в искристую влагу. То, что я больше не прячусь, я осознал слишком поздно — уже в тот момент, когда до ушей донеслись глухие удары тяжёлых лап.
Я обернулся.
Золотой молнией, разбрасывая в стороны снег, ко мне неслась взрослая Рысь.
Раздумья о жизни и мире имеют значение лишь в те моменты, когда тебя не жаждут сожрать. Иначе, нужно просто бежать.
Я так и сделал.
Прыгнул, выпустил когти, понёсся во весь опор. Руки и ноги скользили по льду, хвост не справлялся с тем, чтобы держать равновесие.
Я не оборачивался, но понимал — у меня шансов нет.
Жизненный опыт — весьма относительное понятие. Лишь год: зима, весна, лето и осень — вот всё, что у нас может быть. У большей части Людей не будет и этого. Мне тоже осталось недолго, в моей коротенькой жизни останется только зима.
Прижатые уши — не для того, чтобы быстро бежать, а из-за страха. Из-под рук в лицо летит снег…
Жизнь была не особенно долгой. Наверное, к лучшему. Похоже, что ничего в ней хорошего нет. Безумный хохот отца, боль и страх — нет смысла за это цепляться…
Рыси возникли из снежной дымки, будто из ниоткуда. Одни шли пешком, хромая, волоча перекушенные конечности, а то и вовсе без рук или ног, оставляя на белом пурпурные капли. Другие — ехали на покорёженных, исцарапанных и залитых кровью коробках.
Как же их много… Значит, это ещё не победа. Значит, их Стая жива.
Я решился, и глянул через плечо. Меня больше никто не преследовал — Рысь, поскуливая, бежала к своим.
Воспользовавшись моментом, я заполз под оставленную на парковке коробку. Посидел там пару минут и переполз под другую, а из-под неё — под третью.
До ушей доносился скулёж и стоны. Казалось, что воет весь мир, и похоже, что миру было не до меня.