В изображении отношений Ричарда и Дженис легко заметить влияние Д. Г. Лоуренса с его извечной «борьбой полов» и интерпретацией любви как необъяснимой и необоримой страсти. Однако любовный треугольник решен Брэггом иначе, чем это сделал бы Лоуренс, для которого единственным возможным вариантом была бы связь Дженис и Эдвина, ибо только в людях, не затронутых цивилизацией, видел Лоуренс способность любить по-настоящему. Брэгг же наделяет этой способностью и «цивилизованного» Ричарда.
Ричард настолько счастлив своей любовью, что после женитьбы на Дженис готов совершенно отгородиться от мира. Однако Мелвин Брэгг отнюдь не разделяет его идиллического настроения. Идиллию разрушает Дженис.
Образ Дженис, пожалуй, один из самых интересных и противоречивых в романе. Незаурядная, сильная натура, Дженис, подобно многим юным провинциалкам, стремится в город, как мотылек на свет. Город в ее представлении — средоточие богатой событиями и ощущениями жизни, так не похожей на то однообразное существование, которое долгие годы ведут ее родители. Словом, она рвется именно в тот мир, откуда с такой резвостью бежит Ричард. Так что зародыш конфликта заложен уже в самом несходстве их устремлений.
Дженис вовсе не та идеальная жена и мать, какую Ричард справедливо видит в Эгнис и какая так нужна ему самому. С ранней юности Дженис жаждет эмансипации, освобождения от любых уз, что определяет ее безразличие к дочери. Брэггу ясно, что подобная позиция безнравственна. Цель Дженис — достижение полной свободы, независимости от каких бы то ни было привязанностей. Она любит родителей, но в то же время не приемлет ни их образ жизни, ни их мораль. Она думает исключительно об удовлетворении своих бесконечных сиюминутных желаний. Впрочем, чувство свободы у Дженис вне Кроссбриджа, по существу, столь же ложно, сколь чувство свободы у Ричарда в Кроссбридже. Оба они — невольники своих умозрительных этических конструкций. Недаром мечты Дженис писатель называет «придуманной жизнью».
Нравственный релятивизм Дженис ведет к предельному эгоизму и индивидуализму: «То что она была сыта, одета и материально обеспечена трудами других, нимало ее не обязывало». Неправедно само ее стремление к свободе: «То, что эта свобода досталась ей за чужой счет, беспокоило ее временами, но не нарушало душевного равновесия».
Завоевав самостоятельность и независимость, она не видит, что с ними делать, ибо за душой у нее, кроме скудного запаса знаний и безграничных потребностей, нет ничего.
В Дженис нет никакого продуктивного творческого начала. Образ ее, быть может, еще более ярко, нежели образы героев книг Ж. Перека «Вещи» и Ж. Л. Кюртиса «Молодожены», вскрывает самую суть психологии типичного члена «общества потребления». Дженис живет, руководствуясь принципом «потреблять, ничего не производя». А для успокоения жалких остатков своей совести она подводит под откровенное потребительство современный нигилистический философский базис: «Она… начинала думать, что ничто в этом мире не имеет значения, что за спиной у каждого стоит смерть и все мы кружимся, кружимся, как в гигантской центрифуге…»
Вызов Дженис, носительницы «цивилизации», родителям с их вековой патриархальной мудростью оценивается автором явно негативно. Микрокосм традиционного крестьянского дома не выдерживает испытания на прочность. Как бы ни печалился Мелвин Брэгг, он сам понимает беззащитность Уифа и Эгнис и неизбежность их поражения. Сегодня сила на стороне Дженис, как диверсант, взрывающий старый уклад изнутри. Но нельзя не заметь и символически-роковую роль в гибели семьи Бити, доставшуюся Ричарду. Боготворящий Эгнис, именно он оказывается косвенным виновником ее смерти, что еще раз художественно подчеркивает обреченность традиционного образа жизни.
Однако роман «За городской стеной» не рождает пессимистического настроения. Писатель создал полнокровные, многогранные образы и, даже осудив своих героев, он вовсе не закрыл им путь к нравственному совершенствованию.
Важную роль в создании атмосферы романа играет природа. М. Брэгг, пожалуй, один из самых талантливых писателей-пейзажистов в современной английской литературе. Вот как вдохновенно говорит он о дожде: «Пошел дождь, несколько крупных капель упало им на голову; капли были тяжелые, длинные, долго вскармливаемые тучами; любимчики, они упали на землю первыми, и каждую было слышно в отдельности, каждая оставила свой след…»