— Я вот тут говорил — моя жена мне рассказывала, будто в Эсби в фургоне живет какая-то шведка. Так вот, будто она, эта шведка, жена говорит, запросто валяется в чем мать родила, совершенно запросто. — Мистер Джексон говорил совсем тихо.
— А в Швеции они всегда так, Джек, — с улыбкой сказал Уиф. — Вот поезжай в Швецию, увидишь, у тебя еще в таможне всю одежду отберут.
— Ты не шутишь? А? Бог ты мой! Спасибо, что я не шведом родился. Это ж какую надо толстую кожу иметь.
— А они себя закаляют — всю зиму напролет голыми в снегу катаются. А летом хлещут себя березовыми ветками.
— Ты не шутишь? А? Ну, знаешь, я лично никогда б не стал. А говорят-то они как! Миссис Джексон говорит, все слова будто английские, только навыворот.
— Вот именно, Джек.
Мистеру Джексону еще долго можно было морочить голову, прежде чем он догадался бы, что над ним смеются. Как будто непрерывный поток информации, поступавший от жены, создал в его голове воронку, в которой фильтр сомнения разъело ржавчиной или, вернее, прорвало под напором сплетен.
Постепенно у Ричарда вошло в привычку коротать с ними вечера, немного помогая в тяжелой работе, и он все больше сходился с Уифом; он выпивал чашку чаю, принесенную Эгнис — за ней немедленно следовала чашка чаю, принесенная миссис Джексон, да еще с кусочком кекса, — и благодаря тому, что ему теперь всегда было куда пойти, приступы беспокойства удавалось подавлять или по крайней мере облегчать. Сам себе удивляясь, он начал жить в соответствии со своей программой — писал по статье в неделю, отослал две из них в журнал, где прежде работал, и получил извещение, что они приняты. Вечерами он допоздна читал, слушал свои пластинки или садился за маленькое пианино и подбирал двумя пальцами разные мотивы, подумывая, не взяться ли снова за сочинение поп-музыки, чем он когда-то, правда не слишком успешно, занимался.
Ему казалось, что все вокруг подчиняется его воле. Он забыл страх, который наводили на него горы, — наоборот, они с каждым днем все больше восхищали его, их близость пьянила, ему начинало казаться, что он может повелевать ими. Наблюдая за Эгнис, вечно куда-то спешащей, он все с большей уверенностью возводил ее в идеал.
Он окреп, и лицо его утратило напряженное выражение. По утрам он умывался из бочки, стоявшей во дворе; ополоснув лицо леденящей водой, от чего щеки сначала деревенели, а затем начинали дрожать мелкой дрожью, он чувствовал прилив бодрости. Тело, начинавшее костенеть от сидячей жизни в Лондоне, стало подвижным и гибким.
Иногда по вечерам ему случалось увидеть в верхнем окошке Дженис. Через несколько дней после рождения ребенка у нее произошло какое-то осложнение — ничего серьезного, но ее уложили в постель. Заметив его взгляд, она сразу же отходила от окна. Солнце посылало ей вдогонку низкие косые лучи, они дотягивались до ее густых золотистых волос, и те начинали гореть, будто рожь на закате. Затем все исчезало.
Как-то раз Ричард пошел пройтись в противоположную от гор сторону и набрел на крошечное озерцо в низких берегах — жалкую лужицу, образовавшуюся, казалось, из излишков вод, выплеснутых горными озерами. Какой-то человек в черных болотных сапогах удил рыбу, стоя на травянистом берегу, — плоская прямая фигурка на фоне плоских, идущих бочком облаков. Ричард загляделся на него, забыв о времени, что с ним теперь нередко случалось, и очень удивился, когда человек этот заговорил с ним и сделал несколько шагов в его сторону.
— Да, — говорил человек, — скверная история. Его «мини-купер» стоял у той вон калитки, и кто-то заметил, что он там уж два дня стоит. Ну что ж, пришлось вызвать водолазов. Драгой здесь ничего не сделаешь слишком глубоко. А ведь никогда не скажешь. Они и нашли его — с камнем на шее. У него хорошая работа была и все такое. В газетах писали, будто это из-за бабы, на которой он жениться хотел. Видно, здорово расстроился из-за чего-то.
Тогда, может, потому, что история эта была так монотонно рассказана, Ричард не заинтересовался ею. Однако, увидев впервые Дженис, он сразу же подумал, что она и есть та самая женщина. Он сперва убедил себя в этом, а потом — столь же непоследовательно — огорчился. И, даже осторожно наведя весьма подробные справки и выяснив, что молодой человек был вовсе не из этих краев и что Дженис в то время училась в колледже и, следовательно, вряд ли могла быть причастна, полного облегчения он так и не ощутил.