Хвалила антидепрессант,Лизала слизнями весь вечерГуб деревянных робкий бант.Ароматические свечи…
Постриг
Платье мятоеВянет мятою.Нарасхват она,Да сосватана.
Губы вишнямиЛишь Всевышнему.Куколь вышитый.Так уж вышло… Ты
Сердце ей не рви,Душу не криви —Ледяной кровиЕй не отрави.
Губы вишнямиВ кровь искусаны.«Так уж вышло мне —Иисусова».
Спелым колосомСтан. А в волосыПустит ножницы.Так уж сложится:
Схиму ей носить.Сладкий мед не питьИ гнезда не вить.За тебя просить.
Не лежать во ржиДа не ворожитьНа Купалы день.Купола в воде
Отражаются.«Отрешаюсь я…»Слезы бусами.Иисусова.
Юность без четверти девять
Минус двадцать. Утро городское.Вдруг в маршрутку впрыгнуло легко,Поправляя локоны рукою,Юное создание. Строкой
Я тебя потрогаю украдкой,Приласкаю мех воротника.Ты в моей поселишься тетрадкеНа мои тетрадные века.
Назову-ка я тебя Глафира.Сыто заурчу, переваривВ снежно-ледяной утробе мираАлых губ обветренный нарыв.
Ты наверняка уже знакомаС любопытной жадностью зеркал.Берегись шоферов – это клоныОдного куряки-мужика.
Мне не верь. Я гадкая гусыня,Лапами увязшая в стихах:Я тебе придумываю имяНа гусиных липовых правах.
У таких по жизни (вот и верь ей!)Всех ориентиров – плакал кот:Глупый мускул в левом подреберьеИ по-детски сладкая морковь…
Между тем проворная маршруткаСделала во времени дыру.– Per favore, pane con prosciutto…[3]Как по-итальянски «я не вру»?
Фу ты, до «кольца» подать рукою.Небо сыплет белый порошок.Дышит гарью утро городское,Стылым и невкусным беляшом,
И еще шоферской сигаретой —Он перед «конечной» закурил.Вот маршрут закончился и этотГде-то посреди дороги в Рим.
Пустыня
Перед вами знойная пустыня[4].Ни души. Колючки и самум.По какой я здесь торчу причине,Неизвестно черту самому.
По глаза зашторив арафатку,Я несу свой… стек[5] наперевес,Ощущая острую нехваткуНежно-пластилиновых чудес.
Вдалеке заманчивые мреютРазноцветных радуг миражи.Я давно в оазисы не верю,Еще в детстве мой сломался джинн.
Не жалею, не зову, не плачу[6],Но понять хотелось бы одно:Ящерка увертливой удачиПод каким таится валуном?
Перед каждым камнем наклоняюсь…Вот она! Хватай ее, держи!Разжимаю руку – извиваясь,В ней лишь хвостик маленький дрожит.
Поплюю в раскрытую ладошку,(В следующий раз не отпущу!)И, чтоб труд мой не пропал, дорожкуЯ из этих камешков мощу.И твержу, как мантру, ежечасно, —Но не реже, чем пять раз в квартал:«Стоп, мгновение! Ты так прекрасно!СпасиБО, за все, что Ты мне дал».
Скоро сорок лет моим скитаньям —Уж пора привыкнуть. Но опятьТо примстится океан с китами,То лукошко срезанных опят…
Пусть будет Юля
Бутылочка пива в моем ридикюле.В груди карамелька безжалостной пули.
Тигриная грация. Томность косулиВ глазах – сладкий блеск шоколадной глазури.
Я пью по утрам только Pina colada,Приправленный мифами Древней Эллады.
Не надо в моей голове ковыряться —Там не тараканы, а осы роятся.
Папуля, ужаленный с нежностью в ротик,Подсядет на редкостный этот наркотик;
Окажется между Харибдой и Сциллой.Вздыхает мамуля: «Ая говорила…»
Послушные детки в кроватках уснули.«Зачем тебе имя? Ну… пусть будет… Юля».
Я пятидесятый оттенок июля.Весь мир поместился в моем ридикюле.
Осталась на барном двенадцатом стулеОстапа царапина «Пусть будет Юля».
Трабл-бабл
Через саму себя переступатьТуда-сюда натоптана тропинка.Повышенной прогибчивости спинка.И ноги так удобно вытиратьО тряпочную стать.Ей все равно октябрь еще не спать,Хватая жидкий воздух, будто рыба, —Безжаберно, беззубо, безулыбо, —Закрытым ртом, стараясь подышать.Затейливая б. дьТебе попалась, милый? Ловко сшито,Внутри весьма несложный механизмСмешно дрожит, когда потянешь внизВеревочку.Входи, не разувайся – здесь не мыто.Сезамчик, отворись.Престранные созданья – трабл-бабл:Какая-то сиреневая чушьВ башке. Опять размазанная тушь…Да, стержня нет – характер больно слабый.Что вы хотели? – плюш.P.S. Чуть не забыла… Ключик запаснойЛежит под ковриком. Вдруг свой ты потеряешь,Завалишь за подклад или оставишьСлучайно/специально у другой?Всегда есть запасной…