"Не торопись! Ты начнешь понимать его позже…" — в голове прозвучала фраза, сказанная мне Кузнечиком года полтора назад. Когда я делал первые шаги для его освоения. — "Это комплекс для Утерса-мужчины. А ты еще подросток…"
Добив "второго противника" ударом воображаемого левого клинка в горло, я скользнул в исходное положение, и, постояв в неподвижности несколько долгих-предолгих секунд, вдруг набрал в легкие воздуха, и, не заботясь о том, что подумают обо мне домашние, заорал:
— Я - МУЖЧИНА!!!
Глава 2. Фиола Церин
— Благовоспитанной девушке из хорошей семьи не пристало трястись в седле, как какому-нибудь мужлану! — заметив взгляд, каким Фиола проводила пронесшегося мимо кареты всадника, раздраженно процедила ее мать, баронесса Церин. И несколько раз картинно дернула веером, словно отгоняя от себя запах лошадиного пота.
Возражать ей было бесполезно: мнение леди Олионы всегда являлось истиной в последней инстанции и обсуждению не подлежало. Однако отказывать себе в желании подразнить мать Фиола не захотела. И покосилась в угол, где в большом деревянном сундуке валялись грязные тряпки, в которые уже превратились две смены роскошных дорожных платьев.
— Да! Кареты иногда переворачиваются! — взбеленилась баронесса, заметив ее красноречивый взгляд. — Однако это не значит, что ты должна скакать на лошади, раздвинув ноги и подпрыгивая!
"Ненавижу тряску. Ненавижу биться головой о стенки экипажа, и, тем более, вываливаться из него в грязь!" — в который раз за четыре дня подумала Фиола. — "А еще терпеть не могу скрип несмазанных осей, перешептывания выездных лакеев и слова, которыми кучер то и дело обзывает ни в чем не повинных лошадей. Лучше подпрыгивать на коне, чем восседать на этом, продавленном еще нашими предками, сидении, и тупо пялиться друг на друга"…
— Какая-то неделя пути, и мы окажемся в столице. А там — двор! Вся элита нашего королевства! Там сам его величество король Вильфорд, его сыновья и куча завидных женихов. Доберемся до Арнорда, и ты мигом забудешь и эту дорогу, и лужу, в которую ты влетела, и этот надоевший скрип осей. А когда тебе сделают первый комплимент, ты, надеюсь, догадаешься сказать своей матери спасибо… — на лице баронессы появилось мечтательное выражение. И тут же пропало: показывать свои настоящие чувства леди Олиона не любила. За десять лет жизни без мужа образ главы рода настолько прочно въелся в ее лицо, что воспоминания о детстве, когда мама была нежной и доброй, иногда казалось Фиоле сном. — А потом я выдам тебя замуж, и, наконец, смогу пожить для себя…
"Интересно, а для кого она живет последние лет восемь?" — глядя в окно, подумала девушка. — "И как ее "жизнь для себя" будет отличаться от той, которой она живет обычно?"
— Ты меня опять не слушаешь? — нахмурилась баронесса, и в этот момент где-то позади кареты раздался звук глухого удара. И, практически одновременно с ним, — страшный хрип…
— Разбойники… — выдохнула мать, сорвалась с места, сдернула Фиолу с сидения на пол и накрыла ее своим телом.
— Больно! — ударившись головой об угол сундука, вскрикнула девушка.
— Заткнись и моли Господа, чтобы десятник Вангерр и его люди успели организовать оборону! — прошипела леди Олиона.
— Вроде бы, уже бьются… — прислушиваясь к лязгу стали и диким выкрикам воинов, перепугано пробормотала Фиола. — Вон, он орет, как резанный…
— Не орет, а командует… — выдохнула баронесса. И, уперевшись руками в спину дочери, слегка приподнялась. Так, чтобы выглянуть наружу… — О, Боже! Сколько их там…
Согнутая в три погибели, Фиола видела только заляпанный дорожной грязью пол кареты и свои перепачканные ладони, но, услышав воинственные вопли солдат, отрывистые команды десятника, пытающегося заставить своих подчиненных организовать хоть какое-то подобие строя, чьи-то крики боли и удары железа о железо, она почувствовала, что трясется как в лихорадке. Вспомнив досужие рассказы служанок своей матери о судьбах тех женщин, которые попадали в лапы вот таким вот разбойникам, девушка изо всех сил сжала кулачки, зажмурилась и принялась молиться Пресветлой Деве…
Словно в ответ на первые же слова ее молитвы снаружи раздался дикий рев десятника Вангерра:
— Череп! Ты что, не видишь, что дерево убрали?! Гони!!!
В ту же секунду карета страшно дернулась: услышав приказ командира отряда сопровождения, кучер грязно выругался, несколько раз щелкнул плетью, и лошади, подстегиваемые обжигающими кожу ударами, с места взяли в галоп. Экипаж, несущийся следом, мотало так, что Фиола несколько раз здорово приложилась головой о сундук с грязными дорожными платьями и чуть не расплакалась от боли.
— Если мы сейчас перевернемся, то я точно сломаю себе шею… — пробормотала девушка, пытаясь отодвинуться от него подальше.
— А если нас догонят, то сломанная шея покажется тебе лучшим выходом из ситуации… — в унисон ей ответила леди Олиона. И, перестав прижимать дочь к полу, снова выглянула в окно. — Экипаж с пожитками остался там… А еще — Моника и Айсанна… Дьявол! С нами что, только кучер?
— А лакеи? — удивилась Фиола. И, сообразив, что ей ничто не мешает сесть, кое-как встала с коленей.
— С этой стороны никого нет… — баронесса Церин вдруг зашипела от боли, и, упав на свое сидение, ощупала подбородок, разбитый о косяк двери.
— У вас идет кровь, маменька… — очередной раз с размаху шарахнувшись о стенку кареты, девушка кое-как вытащила из-за обшлага рукава платок. Но протянуть его матери не успела: озверевшая баронесса развернулась лицом к маленькому окошечку за своей спиной, и, тоже не удержав равновесие, вцепилась в занавеску:
— Череп! А выбирать дорогу поровнее нельзя?
— Т-трудно, в-ваше с-сиятельство! П-понесли, п-проклятые! С-сейчас п-постараюсь п-придержать!!!
…Останавливаться на ночь на постоялом дворе первой попавшейся на пути деревеньки баронесса не захотела. Поэтому изможденные безумной скачкой лошади тащили карету лишних два часа. До небольшого городка под названием Заречье. И у его ворот еле переставляли ноги от усталости. Десятник городской стражи, принимая въездную пошлину, заметив их состояние, даже укоризненно покачал головой:
— Вашему кучеру надо всыпать плетей, ваше сиятельство! Совсем скотину загнал, недоумок…
Вместо ответа леди Олиона презрительно скривила губы, и, уронив в его ладонь шесть серебряных монет, демонстративно задвинула занавески…
"Я сама решаю, кого и когда наказывать…" — перевела ее красноречивое молчание Фиола. — "А ты занимайся тем, что умеешь лучше всего… И не умничай…"
— Чтобы добраться до лучшего в городе постоялого двора, надо проехать по центральной улице до городской тюрьмы, а потом свернуть направо… — не дождавшись ответа на свое замечание, негромко сказал воин. Видимо, надеясь получить лишнюю серебряную монету. Однако добавлять что-либо сверх пошлины баронесса не собиралась, так как останавливалась в Заречье уже не первый раз. И не хуже стражника знала о том, где именно располагается постоялый двор. Поэтому, поморщившись, она требовательно постучала по стенке кареты.
— Да, баронесса! Сию минуту! — мгновенно отозвался Череп. И, тут же щелкнув кнутом, заорал: — Ну-ка, дохлятины, шевелите костями!
…Постоялый двор "Четыре комнаты" ничем не отличался от тех трех, в которых Фиоле уже приходилось ночевать. Первый этаж здоровенного трехэтажного здания занимала таверна. Второй и третий — жилые комнаты, к которым вела такая же, как и везде, жутко скрипучая лестница. Коридор, по которому их вел хозяин, смотрелся тоже не очень — обшарпанные стены, исцарапанный пол, страшно закопченный потолок. Кроме этого, на нервы действовал еще и тошнотворный запах прогорклого масла и гари, пропитавший все и вся. А когда Фиола увидела тесную комнату, в которой, кроме кровати, стоял только огромный сундук для пожитков, и потом услышала, что "удобства располагаются между кузницей и конюшней", у нее окончательно испортилось настроение. По сравнению с любой постройкой их родового замка постоялый двор показался бы сараем. Однако, судя по гордому виду хозяина, стоявшего у дверей в их в "покои", лучше этого заведения в городке не было…