Этот мальчишка — готовый работать с отцом на заднем дворе, желающий проводить долгие часы в гараже, глядя, как мужчина строит аэропланы из дерева…
— Папа?..
Такое могло разбудить любого соню: мужчина резко сел, его руки тряслись. Он отвернул лицо от Тобиаса к костру, посмотрел в темноту тоннеля.
— Мне жаль, — сказал он себе и мало что мог добавить ещё.
Неожиданно кто-то произнёс его имя, легко произнёс, словно был рядом с чёрным зевом тоннеля.
— Кто ты? — поинтересовался он.
Кто-то двинулся наружу в овраг — неясное очертание рвануло от него в тёмную ночь.
— Дэвид, — прошептал он, хотя знал, что это был не его сын. — Дэвид, — повторил, закрывая глаза и притворяясь, что не слышал своего имени и думает только о временах, когда его мальчик приходит к нему во сне.
Но Дэвид был не единственным, кто находил его посреди ночи. Иногда рядом с ним материализовывалась Джулия с Моникой на руках — она обнимает материнскую шею, обе, словно привидения, безмолвные и неподвижные, глядели на него с парадного крыльца. Не задавали никаких вопросов, не подавали никаких знаков — просто он чувствовал безмолвное осуждение их угрюмых лиц. Тем не менее он ясно их слышал. В этих снах они своим появлением говорили ему о чём-то, говорили всё, о чём он спрашивал себя сам.
— Мне жаль…
Он принимал их гнев, их смущение; принимал на себя их боль и делал её собственным бременем. С ними он мог говорить, может быть, потому, что они молчали.
«Я хотел того, чего я хотел, — думал он, — только не понимал, почему хочу этого. Вы видите, я человек, я испорчен — это не значит, что я не люблю вас больше всего на свете. Я просто эгоистичный, глупый мужчина — мир полон таких, как я. Этот мир был создан мужчинами, которые хотят того, чего они хотят, не осознавая последствий своих желаний, вы должны это знать…»
— Простите меня, пожалуйста.
Теперь он ждал свидетельства того, что они его простили. О мальчике он не тревожился; Дэвид любил его, сны являют истину. Других он какое-то время не видел. Джулии и Моники. Прошли недели после того, как они входили в его сон, глядя на него с парадного крыльца. Он ожидал их появления, верил, что они недалеко. Как он молился, чтобы они посмотрели на него с новым выражением лица — с улыбками, взмахами рук, может быть, воздушными поцелуями.
«У вас есть время, — думал он, — я буду ждать вас здесь — во всяком случае, до того, как пройдёт зима, до того, как начнутся летние муссоны. После дождей вам придётся найти меня где-то в другом месте…»
Он не сомневался: в середине лета тоннель станет опасным убежищем, он вспоминал прошлое лето, когда муссон затопил улицы, принёс с собой рекордные дожди, превратил сухие овраги в бурные реки (убил как минимум восьмерых); обычно безопасные и сухие дренажные тоннели были затоплены.
— Готам, бог нашей цивилизации, спустил воду в сортире, — предостерегал его Тобиас, — очищая грязь, которая здесь собралась.
Всё это место — костёр, стены тоннеля, песок, овраг — было уничтожено, ушло под воду. Близлежащая пустыня превратилась в благоухающий влажный оазис (дикие цветы пробились из почвы), мужчина сам видел это, шатаясь недалеко от тоннеля, оставляя позади город и его людей. Он постарается не утонуть летом, несмотря на то что иногда эта мысль кажется ему привлекательной. Он будет продолжать двигаться дальше — только по той причине, что должен.
— Ты продолжаешь держаться за старое и хранить его, — говорил Тобиас. — Мы и есть хранители в сумасшедшем доме. Знаешь, все места, которые я называл своими, исчезли. Большинство моих друзей тоже. Я потерял двоих друзей и дом в Редрок-Уош в один вечер. Ушёл искать Тину, возвращался, когда уже начинало заливать, — думал, что пропустил поворот — это было не в первый раз, — а оказалось, весь лагерь смыло к чёрту, и тоннель, который я называл домом восемьдесят шесть солнц, больше не существовал — он просто исчез, приятель, просто исчез, исчез, исчез, — получилась большая вонючая река, дикая и грязная, она катилась, словно Колорадо; и знаешь, что я тогда подумал? Я думал: «Надеюсь, Флетч не умер, когда началось наводнение, надеюсь, что другие друзья — как там его звали, этого с больной левой ногой? — оказались быстрее, чем жестокая вода», — но нет, никаких шансов, приятель, не было. Их смыло отсюда, кто-то говорил, что их нашли к югу, у Ногалеса, запутанных в колючей проволоке, которая преграждала дорогу. Два лучших приятеля покинули этот грустный мир, они мертвее мёртвых, такие мёртвые, какие только бывают, — на их месте мог быть и я, приятель. На этом месте можем оказаться мы оба, если пробудем здесь слишком долго, — так что не забывай об этом, когда берёшься размышлять.
— Я подумаю.
— Кроме шуток, приятель, поразмысли над этим и скажи мне, что во вселенной нет генерального плана, — потому что, чёрт побери, он точно есть. Ты уже думал об этом?
— Да.
— Не могу сказать, что я тебя виню.
Несмотря на все разрушения, приносимые сезоном муссонов, мужчина ассоциировал бури прошлого лета с чем-то, не имеющим отношения к ярости природы, это был словно долгожданный антракт, смягчивший зной (облака целыми днями ширились и собирались тёмными массами над пустыней, грозно подползали к городу). Для него могучие ливни, которые так неожиданно оказались нечестиво разрушительными, частенько были поводом, объяснимой причиной для того, чтобы прийти домой позднее, чем ожидалось, вымокшим и усталым, в какие бы изнурительные путешествия он ни пускался в одиночку — туризм, поход в бакалею, смена масла в машине. Свобода от преподавания летом давала ему неограниченное количество свободного времени и благодаря такой роскоши ежедневные прогнозы погоды определяли его график: ясные утра обозначали не один час работы во дворе (поливка лимонных деревьев, прополка сорняков, посадка семян); облачные полудни приносили прогулки в парк с детьми (игры в салки или в прятки, иногда плавание); облачные вечера давали повод сказать Джулии, что ему следует позаботиться о жизненно важных вещах (купить клей в магазине «Умелые руки», сдать просроченные книги в библиотеку, вернуть видео в «Блокбастер»).
— Будь осторожен, — говорила она.
— Как всегда, — отвечал он.
Она провожала его до парадной двери, убеждалась, что он не забыл зонтик.
— Он тебе может понадобиться. Не хочу, чтобы ты снова попал под дождь.
— Спасибо, постараюсь не попасть.
По вечерам, когда ливень завладевал городом, они с Дэвидом ехали на холм, откуда открывался превосходный вид, в маленьких руках сына поблёскивала игрушка, кнопки которой он нажимал, пока мужчина вёл машину.
И тем не менее, если серые облака кружили водоворотом над домом, если отдалённый гром взрывался раскатами, отчего дрожали окна, он, не теряя времени, хватал ключи от машины, целовал Джулию и говорил:
— Я скоро вернусь, нужно всё закончить, пока не станет совсем худо.
Ему никогда не удавалось справиться со всеми делами до потопа, это выходило не намеренно — он всякий раз возвращался усталым, измученным, готовым долго принимать душ и быстро обедать, затем пораньше удалиться под одеяло в комнате для гостей, где он без труда засыпал и просыпался, не вспоминая, что за сны его посещали.
В самом начале прошлого лета он чувствовал себя начинающим искателем приключений, ненадолго убегал от своей семьи, из своего дома, с любопытством исследовал соблазнительные сферы, которые едва знал (это было до того, как он открыл заветные щели в укромных местах Гризвуда, оральные удовольствия, которые ожидали его в общественном туалете недалеко от площадки для игры в бейсбол в парке Миссии). Оглядываясь в прошлое, он представлял себе тот июнь — засушливый, безоблачный месяц, засуха опрометчиво привела его в магазин для взрослых после того, как семья уснула. Он переступил порог, его цель была простой — купить жетон, найти кабинку, мастурбировать, уйти.
Только позже он открыл тайны дальних кабинок, медленно осознавая, какие иные удовольствия мог здесь получить. Но его всегда учили, что для соблюдения полной уединённости — дабы избежать беды и предотвратить вторжение — он должен потратить деньги; следовательно, занять кабинку и не заплатить за видео было запрещено. Более того, стоило тебе замешкаться в вестибюле пассажа, это служило сигналом для хозяина выпроводить тебя наружу, а если ты долго слонялся вокруг парковки в Гризвуде, с лёгкостью мог привлечь к себе внимание офицеров полиции.